концы увяжет да и заявится ко мне выспрашивать, что у меня за дела с алиями?
Нет уж, довольно будет матушке и пяти золотых для начала, а остальное получит по мере надобности. Про такие деньги еще можно сказать, что скопили немного, я кое-что дала, а может, наследство от дальнего родственника досталось – отчим не местный, его семью тут никто не знает, можно придумать какого-нибудь дядюшку-бобыля, облагодетельствовавшего племянников.
Себе-то я эту награду не оставлю, мне своего заработка хватает… Но именно что хватает, выкроить из него лишку удается с трудом: не такое уж у меня большое жалованье, как многие думают. Конечно, я все равно помогала деньгами семье, но то были сущие крохи. Опять же, и о себе думать нужно: случись что, оказаться без медяка в кармане и врагу не пожелаешь, а на господскую милость лучше не рассчитывать – сегодня ты у них любимая служанка, а назавтра они о тебе и думать забыли!
Ну ничего, теперь лучше дела пойдут…
Матушка не обманула, заявилась еще до рассвета, отдала мне нечто, завернутое в мягкую тряпочку, взамен получила кошелек с монетами (я озаботилась разменять золото на серебро с медью, а то ведь и на этом ее обмануть могут!), пересчитала и ахнула:
– И впрямь богатый господин попался! Теперь-то уж точно лошадь купим, а может, и телочку еще одну…
– Лучше тот лужок за ручьем возьмите, – посоветовала я. – Я слышала, на будущий год там запруду будут строить, так у вас его втридорога выкупят. Не продешевите только! Я узнаю, сколько за него сейчас просят, если по-честному, и вам скажу, так что не торопитесь.
Она закивала, расцеловала меня и была такова, только подол платья мелькнул, того самого, синего…
Теперь бы не оказалось только, что вещь – совсем не та, что нужна его великолепию!
Я развернула тряпочку, чтобы получше рассмотреть безделушку: странная это была вещица, вроде бы из серебра, только больно уж тяжелая… А работа до того тонкая, что просто не верится! Людям такого не сделать, это уж точно.
И, главное, никак не разобрать, что это такое и для чего оно нужно? Сперва поглядела – на дамскую брошку похоже: с одного конца полураспустившийся цветок наподобие розы, внутри бутона – то ли птичка, то ли бабочка, такая крохотная, что ее в зрительное стекло надо рассматривать, как ювелиры делают! Но и так, если хорошенько приглядеться на свету, видно, что у этой птички-бабочки каждое перышко видно (а может, чешуйку?) и черные глазки-камушки размером с маковое зернышко блестят. А с другого конца «стебелька» – острие, вроде как у стрелы, только зазубренное (хотя вроде бы и такие бывают, я слыхала, нарочно, чтобы из раны так просто не выдернуть). Но уж больно зазубрины странные, неровные какие-то…
Чуть иначе повернула – и не заколка это никакая, а, скорее, ключ. Стержень змейка обвивает, и это у нее на голове то ли крылышки пристроены, то ли веточка плюща, на которой сидит птичка. А бородка узкая, прихотливо вырезанная, и даже представить трудно: какой же это мастер мог сделать замок, для которого этот ключ подойдет? Есть умельцы, конечно, которые и для крохотных шкатулочек делают замочки, но такой тонкой работы я никогда не видала!
Я долго вертела эту безделушку в руках, но так и не поняла, зачем она нужна… и как на самом деле выглядит. Да мне и не нужно понимать, если уж на то пошло! Я снова завернула вещицу в тряпочку, спрятала в карман и отправилась искать его великолепие.
Алий снова стоял на галерее, будто нарочно поджидал (может, и поджидал), а увидев меня, ни о чем не спросил, но посмотрел так, что стало ясно: его разбирает нешуточное любопытство, вот только к нему примешивалась и нешуточная тревога, и даже страх почему-то. Хотя разве алии чего-то боятся? Вот странно…
– Господин, – сказала я, поприветствовав его великолепие и вовремя сообразив, что знать его имя, а уж тем более произносить вслух там, где это могут услышать, мне не положено. – Я нашла то, что вы искали.
«Надеюсь, это именно оно», – добавила я про себя.
– Не вздумай достать это при всех, – негромко произнес он, глядя в сторону. – Слишком много любопытных вокруг.
Что верно, то верно, в замке соглядатаев полным-полно, и не известно еще, кому они служат.
– Придешь ночью на старую галерею. В два часа пополуночи, – сказал он и удалился.
«Дивно придумано, – только и вздохнула я. – В два часа пополуночи… А спать-то мне когда прикажете, ваше великолепие? Я уж и не помню, когда в последний раз высыпалась! В детстве разве что, когда болела…»
Но разве с алием поспоришь? Придется идти… И хорошо, если я не останусь там, на этой галерее. Как знать, может, заполучив эту вещь, он прикажет от меня избавиться?
– Чего это от тебя его великолепие хотел? – любопытно спросила Трикки, одна из горничных герцогини, симпатичная кудрявая девица моих лет.
– Сказал, в комнатах душно и постельное белье сырое, – ответила я. – И что было через слуг не передать? Нет ведь, не побрезговал, высказал лично!
– Поди пойми этих приверед, – покачала она головой. – Их светлости не жалуются, а этим все не так: то вино кислое, то хлеб не пропечен, то дичь костлявая, а теперь постели им не угодили! Интересно, как это они у себя живут? Небось на перинах из лебяжьего пуха спят и шелковыми одеялами накрываются! А пьют, не иначе, росу и цветочной пыльцой закусывают…
– Да кто же знает, – вздохнула я. – Кто у них в гостях бывал? Послы разве что, да и тех, говорят, дальше порога не пускали и уж в княжеский замок на
