– Многовато кровушки, – буркнул незримый Ротгер. – Сам вернешься?
– Позже, – откликнулся Лионель, поднося к глазам руку, на ней белели полоски шрамов; крови не было, то есть не было здесь.
В лицо дохну?ло горелым – в картине жгли мясо, причем наполовину загороженный Алисой дымный пейзаж успел измениться, теперь горела не Тарника, а какая-то церковь. По закатному небу гарцевали дымные всадники, между ними носилось воронье…
Проныра за спиной хрюкнула и попыталась положить голову на плечо, от чего мир немедленно похорошел. Дымные всадники на полотне стали прозрачней, небо – светлее, и это при том, что располыхалось не на шутку! Шитая золотом Алисина голубизна в закатных отсветах полиловела, по щеке королевы катилась тяжелая слеза, а король сгинул, позволив разглядеть пыльную дорогу и на ней двоих. Кажется, военных, кажется, талигойских.
Брякнули удила – Проныра замотала головой, рвущаяся с картины вонь ей не нравилась, и немудрено. Там жгли не только мясо, но и волосы, перья, шерсть, конские гривы. И порох. Там воевали…
– Возвращайся, – посоветовал рассеченный молнией штандарт, и по-своему он был прав. Вернуться Савиньяку хотелось, но это не значило ровным счетом ничего. Прикинув ширину лестницы и простенка, маршал прикрыл глаза, вспоминая предыдущие приключения. Мысленно прогулявшись лаикской галереей от фамильного портрета до камина, Савиньяк позволил себе вернуться в Эпинэ. Стены и реликвии остались на прежних местах, изменился лишь портрет.
Лиловая Алиса уже не плакала – рыдала, нарисованное небо стало черным, но отблески пожара освещали дорогу и ставшую заметно ближе пару. Первый, какой-то скособоченный, вел второго за руку, как водят слепых. Окажись все по одну сторону рамы, Савиньяк смог бы разглядеть путников в трубу и даже узнать. Если встречал прежде. Маршал не отрывал взгляда от картины, но движений не видел, просто мужчины, а это без сомнения были мужчины, приближались, становясь больше и темнее – солнце зашло, пожар затухал…
Неуклюжие фигуры, льющая слезы чужеземная королева, запах войны, привычный и при этом странно отталкивающий, зачем все это? Его ждут алаты, кончается год, горит синим пламенем ведьмовка… Пора, но он ничего не узнал, вернее – не понял, а надо успеть хотя бы пробежаться по дворцу. В Старой Эпинэ не одна лестница, и картина тоже не одна.
– Прощайте, сударыня, – Лионель кивнул королеве, которую не желал признавать таковой даже в бреду. Августейшая гусыня, само собой, не ответила, но мгновенье спустя сквозь плач проступила улыбка. Алиса была довольна, но радовать дриксенскую чуму в планы Проэмперадора не входило, ее место вообще было в другой рамке, ускакавшей с нарочным в Эйнрехт. Любопытно, что осталось от миниатюры с Неистовым, если, конечно, осталось… Фридрих мог растоптать злополучный презент, Гудрун – прижать к груди, Марге – выковырять изумруды, дабы традиционным способом освежить варитский венец… Мысли клубились ужи?ной свадьбой, королева тихонько отступала в глубь картины, она почти поравнялась с бредущей парой.
В какой момент в лаикской галерее появился Эмиль, Ли не заметил, очень может быть, брат так же выступил из чужого пожара, проваливаясь в граничащий с небытием бред. Себя, вырывающегося из увешанной картинами западни, Савиньяк не видел, но там тоже были дымы, люди и кони, а мостом меж полотнами и бредом стали сперва кровь и проливший ее клинок, а потом огонь. Из двух возможностей он выбрал камин, но ведь была и другая… Она и сейчас есть, а значит, вперед!
Выхватить кинжал, полоснуть по недопорченной четверть века назад картине, вскочить в седло, сдерживая ошалевшую от охватившего холст пламени лошадь. В раме бушевал огненный шквал, поглотивший королеву, ночь, путников. Нестерпимо жаркий ветер опалял лицо, но горящей свалкой больше не пахло. Камин с двумя мертвыми гербами скрывал выход, а что прячет это пламя? Закат? Древний город? Незнакомца в красном плаще? Забытое? Невиданное?
Ли мог гордиться, обошлось без шпор; кобыла всхрапнула, будто пожаловалась, и гигантским – Моро бы позавидовал – прыжком влетела в огонь. Брызнуло что-то вроде расплавленного золота, а может, это разбилось солнце. Где-то били пушки, где-то рычал гром, наискось метнулась горящая птица, пылала и грива Проныры; если б не сон малыша Арно, было бы страшно. Позади встала багровая стена, впереди полыхала другая, горели травы, сгустками огня металось воронье, и только двое на дороге оставались людьми. Их можно было обогнуть, Ли бы это сумел даже сейчас, но…
– Вон! – Так бы он рявкнул на братцев или на собаку, если б она у него была. – Кругом и домой! Марш!
Слепого мальчишку сбила грудью Проныра, старик как-то отскочил, мелькнула генеральская перевязь. Почти ставшая огнем кобыла уже не ржала, рычала, летя навстречу пламенной стене. Впереди ударила молния, породив нечто вроде волны с рыжим гребнем, к ней с того, что назвать небесами не получалось, тянулся перевернутый смерч. Молния саданула вновь, совсем рядом, расколов огненное поле, светлая широкая тропа уводила в сторону и назад, звала, приглашала, манила солнцем и синевой.
«
– Не вмешивайся! – заорал Ли Вальдесу, который то ли слышал, то ли уже нет, и светлый поворот затянуло дымом. Огненная волна сплелась со смерчем, теперь пламя росло из земли, как пшеница, взлетало фазаньими выводками, свивалось в рыжие хлысты, Савиньяк их почти не замечал, зная одно – доскакать. Было страшно и было нужно, а значит, не так уж и страшно.
Развалюху с чудом уцелевшим флюгером на обглоданной ветрами крыше Руппи помнил, она торчала точно на полдороге к церкви, которую теперь уж точно никто не освятит. Погони не было, и, судя по всему, уже не будет, так чего ползти похмельными червями? Фельсенбург тронул теперь уже безоговорочно свой палаш и перевел Морока в полный галоп. Мориск рванул, будто понимая, что названная своим именем
