засады. Даже вооруженный помповиком калека был способен остановить их продвижение. Застряв здесь даже на короткое время, они сами превратились бы в таких же калек.
Значит, здесь до них был Голливуд, и они на верном пути. Хорошо!
В действительности Кэм чувствовал себя хуже некуда.
Они шли все дальше. Перелезли через гряду валунов, каждый — размером с автомобиль. Кэм первым опробовал надежность опоры. Стоя на краю естественного стока, юноша свесил больную руку, как веревку, помогая Альберту взобраться наверх.
Они явно не укладывались по времени.
Сойер рухнул на землю, колотя кулаком по виску. Рана была очищена и перевязана, и это снижало степень заражения, однако наночастицы все равно проникали через нее под кожу.
Кэм наклонился и прохрипел:
— Где она? Говори!
Сойер мотал головой, как собака, отгоняющая ос. Что-то не похоже на ответ.
— Говори, сукин сын!
Альберт лишь молча приподнял руку в изорванной перчатке. Он лежал и пыхтел, пока Кэм не помог ему встать.
Троица продолжала подниматься все выше. Бакетти не отставал, целых триста метров передвигаясь на четвереньках, его мучили спазмы и удушье. Даже если бы он мог на кого-то опереться, вряд ли дошел бы до цели, но помогать никто и не пытался. Кэм решил до конца держаться рядом с Сойером.
Они забрались выше солнца.
На этих высотах медленное весеннее утро внезапно сменялось полуднем, за которым быстро опускался вечер. Желтый свет поблек и отступил далеко на запад. Скоро его проглотит зубастый хребет на горизонте.
С наступлением сумерек зрение слабело. Они перебрались через остров грязно-коричневого снега и льда — первый на всем пути. Кэм вспомнил, что это почему-то важно. Наткнувшись на лежащую фигуру, юноша не сразу понял, что их снова трое. Он наклонился, чтобы помочь Сойеру встать, но обнаружил, что перед ним кто-то другой.
Голливуд, прежде чем отключиться, расцарапал себе лицо. Может быть, пытался таким образом не потерять сознания. При свете звезд его кровь выглядела черной и блестящей, а оставленные ногтями рваные борозды на щеках были почти не видны.
— Эй! — шепотом позвал Кэм. — Эй! Вставай!
Кэм не сомневался, что они почти пришли. С этой стороны долины снег не таял только у самой вершины. Ниже все съедало солнце, оставляя каменистый лунный ландшафт, так хорошо знакомый по их родной горе. Еще чуть-чуть.
Голливуд выстоял. Парень дважды совершил мучительный переход, на который никто бы не решился, не подай он личный пример, но Кэм не сомневался, что у порядочных людей дорога отняла бы куда меньше времени. У таких, которые живут без грызни, не лгут и не убивают друг друга.
Если кто и заслужил спасение, так этот пацан.
— Сойер, — позвал Кэм, оборачиваясь. — Сюда!
Тот уже подползал по гравию на коленях. Он протиснулся мимо Кэма и ткнул Голливуда камнем в зубы.
Глаза юноши широко раскрылись, сверкнув в темноте.
— Гы-ы-ых! Гых!
Кэм тоже закричал, загораживая парня руками:
— Ты что, сдурел!?
— Он упал, — Сойер отодвинулся, снова поднял камень и надавил им на запястье Кэма.
— Хватит! Хватит! Не надо…
— Он упал. Ударился головой, и мы донесли его до вершины. Всю дорогу на себе несли.
— Да, но ведь мы этого не сделали! Могли, но не сделали!
Сойер тяжело дышал.
— Другого не дано. Мы — хорошие, мы — свои. Что, если Прайс опередил нас? Кому поверят на слово — ему или нам? А мы — свои, вот, притащили их друга…
— Могли, да не притащили. Господи, а ведь точно могли!
— Прайс хотел все захватить для себя одного. Запомни! Так им и скажешь. Прайс вооружился и решил подчинить своей воле всех остальных.
