– Если гордитесь, покажите мне ваши штандарты! – настаивал Германик.
Костистый и его приспешники в бессильной ярости смотрели, как один за другим над толпой поднимаются штандарты – первый, второй, дюжина, две; вскоре они уже были повсюду, центурии и когорты обозначили себя. Германик удовлетворенно кивнул.
– Хорошо знать, с кем говоришь, – произнес он, четко выговаривая слова. – Вы меня знаете. Я – Германик, имперский наместник провинции Германия и Трех Галлий и наследник императора Тиберия, да славится его имя! Я также ваш командующий.
Ропот недовольства и колючие замечания насчет родословной Германика, раздавшиеся из толпы, почти сразу смолкли, к удивлению Тулла и к злости Костистого и его приближенных.
– Сегодня я приехал, чтобы поговорить с вами о многих вещах, – продолжал Германик. – И прежде всего – об Августе, нашем благословенном отце, которого больше нет с нами. – Он улыбнулся, услышав из толпы несколько выкриков в честь покойного императора. – Человек незнатного происхождения, он своим трудом создал империю, равной которой нет в целом мире. За последние полвека его легионы – то есть вы, отважные солдаты, – одержали неисчислимые победы и завоевали во имя его обширные земли. В последние годы вы следовали за наследником Августа, Тиберием, в славных походах в Германию и Иллирику. Ваша доблесть, ваша жертвенность, ваша кровь сделали все эти достижения возможными! И эта провинция – нет, вся империя – сегодня живет в мире благодаря вам.
Легионеры кивали, шептали «так, так», но ни один не ответил привычным приветственным криком на похвалу, слишком похожую на лесть.
– Получив известие о здешних беспорядках, я поспешил сюда, – говорил Германик, шагая по помосту. – Рим полагается на вас. Вы – та сила, которая стережет северные границы. Что с вашей дисциплиной? Где повиновение? Где ваши командиры?
Тулл был готов к многоголосому реву, накрывшему плац, а вот Германик – нет. Казалось, он оторопел, когда легионеры принялись срывать с себя туники, выставляя напоказ шрамы, рубцы и другие следы штрафных наказаний. Ободряемые Костистым, Толстоносым и близнецами, полуголые солдаты устремились к помосту, громко выкрикивая жалобы и обиды.
– Наш центурион бил нас смертным боем каждый день! Посмотри! Это следы раскаленной кочерги! За то, что яма в отхожем месте была недостаточной глубины!
– Мой центурион брал взятки за освобождение от обязанностей часового! Кто не мог заплатить, того избивали бичами!
– Все это тяжкие обвинения, и все они будут расследованы, – отвечал Германик, овладев собой. – Не могу поверить, что каждый центурион виновен в такого рода преступлениях.
– Поэтому мы убили только худших из них, – крикнул Костистый, которого поддержали одобрительным гулом.
Далее последовала лавина жалоб с перечислением злоупотреблений и тягот, выпадавших на долю солдат. Копка рвов, заготовка дров, переноска бревен, рубка леса, строительство нужников и очагов – и все это зачастую делалось, как жаловались легионеры, даже когда не было прямой необходимости. Центурионы понуждали к тяжелому труду, чтобы солдаты «не бездельничали», а если подчиненные не повиновались, применяли самые жестокие наказания.
– И за все это мы получаем гроши! – кричал Костистый. – Если б нам хоть платили… В последние годы жалованье выдают с задержкой, иногда по нескольку месяцев. Про тех, кто годами ждет заслуженной отставки, я уже и не говорю.
– Взгляни сюда, на этого солдата, Германик! – крикнул один из близнецов. – У него во рту зубов не осталось! Он уже тридцать пять лет служит легионером, и он не один такой!
– Или что, так и умереть в доспехах? – добавил второй близнец. Рев возмущения снова повис над плацем, а беззубый легионер стал одним из героев дня.
– Все эти обстоятельства также надлежит расследовать, – отвечал Германик ровным голосом. – Даю вам свое слово, что каждый случай будет записан и разобран. Что вы на это скажете?
Некоторых ответы наместника, похоже, удовлетворили, но таких было явное меньшинство.
– Обещания мало что значат, – возразил Костистый. – Мы хотим, чтобы на наши требования ответили сейчас.
– Оденься в пурпур, Германик! – завопил вдруг первый близнец. – Сорви его с жирного дурака Тиберия!
– Тиберий – старик, у него кочан капусты вместо головы. Ты должен быть императором, Германик. Иди на Рим – и мы поможем тебе! – поддержал второй близнец.
Взглянув на Германика, Тулл прочел на нем возмущение и негодование. Но легионеры ничего не заметили.
– Германик! – принялись они выкрикивать снова и снова. – ГЕРМАНИК!
Германик спрыгнул с помоста, но мятежники подступили к нему, не давая прохода. Охранники наместника потянулись к мечам, но он гаркнул на них, запрещая касаться оружия. В воздухе запахло бедой.
– Собери людей и следуй за мной, – велел Тулл Фенестеле и двинулся сквозь давку, раздвигая толпу плечами и локтями. Неразбериха была полная: одни легионеры кричали за Германика, другие – против, третьи угрожали разорением ближайшего города, четвертые – походом на Рим. Всего за двадцать стуков сердца Тулл приблизился к Германику настолько, что мог бы коснуться его рукой. Но здесь центурион остановился. Перед наместником стояли двое
