Уже почти две недели прошли с момента ее пробуждения, а она так ничего и не вспомнила. Ей кажется, что мы только поселились здесь, хотя я давно рассказал ей всю правду. Иногда, забывшись, она вновь спрашивает меня, где Минтай, Димка, Оля и Таня. И тут же мрачнеет.
С ней еще не все в порядке. Порой она становится очень тихой, сидит подолгу на одном месте, не шевелится, и я стараюсь ее не беспокоить – просто боюсь. Бывает, что она начинает паниковать – мечется по углам, прячется, не узнает ничего; а когда приступ проходит – ничего не помнит.
Да, она немного странная. Наверное, это моя вина – если бы я не расстрелял Нину, если бы позволил таинственным гостям закончить работу, то, возможно, сейчас Катя была бы совершенно нормальным человеком.
Впрочем, мне кажется, что со временем ее странности исчезнут. Приступы страха и апатии случаются все реже, она уже не задает чудных вопросов и не шарахается от своего отражения в зеркале.
Но вчера ночью она меня напугала. Я проснулся от плача – Катя рыдала, стонала, тряслась и жалась ко мне. Я растолкал ее:
– Что случилось?
Она долго не могла ответить, смотрела на меня жуткими глазами, всхлипывала, как будто задыхалась. Я сделал ей травяной чай с малиной и диким медом, везде зажег свет – и электрический, и лучину, и масляные лампадки.
– Что тебе приснилось? Ты понимаешь, что это был просто сон?
Наконец она кивнула.
– Да. Мне показалось, что я…
Она опять разрыдалась, и я обнял ее, заставил сделать еще глоток чая:
– Что тебе показалось?
– Что я была беременна… И пряталась… И пришли обращенные… А потом… Потом…
Она так и не рассказала, что было потом. Но я-то знал.
А утром, кажется, она уже ничего не помнила.
Уточнять я побоялся.
Год пятнадцатый. Сентябрь
Вместо заключения
Я собирался закончить свой рассказ августом. Думал, что напишу заключительный абзац о нашей с Катей жизни, в последней строке выведу какую-нибудь проникновенную мораль, наконец-то поставлю жирную точку, да и уберу стопку исписанной бумаги на дно сундука – до той поры, пока не появится кто-то, кому моя писанина окажется нужна и интересна.
Но жизнь опять меняет мои планы, и я вновь вынужден взяться за ручку, чтобы начать новую главу вместо того, чтобы закончить затянувшееся повествование. Однако же, начало будет точно таким, каким я планировал конец…
Был последний день лета. Вечерело. С востока наползали тучи.
Мы с Катей, припозднившись, загоняли коз на двор. Когда я полез наверх за сеном, она пошла закрыть ворота. Выдернула лом, придерживающий тяжелую створку, да и присела, охнув.
– Что случилось?
Они взглянула на меня как-то особенно:
– Просто – голова закружилась.
Я спустился к ней, сел рядом. Тут же к нам подошел Туз, ткнулся мне носом в колени. Я потрепал его уши. С чувством произнес:
– Хорошо!
А было действительно хорошо: багровела вечерняя заря, на насестах возились сонные куры, козы хрумкали сеном, пахло яблоками, тянуло свежестью, и комаров совсем не было.
– Хорошо, – согласилась Катя. И добавила: – Я беременна.
Вот где-то тут, пожалуй, и надо было бы ставить жирную точку.
И писать слово «КОНЕЦ» печатными буквами.
Потому что дальше – обычная жизнь. Немного скучная и в основном спокойная. Понятная. Простая…
Так я думал.
И опять ошибся.
Поэтому теперь вместо слова «конец» я пишу слово «фура».
Фура
Фуру я нашел семь лет тому назад, объезжая на велосипеде южную часть Холмянского района. Ничего конкретного я тогда не искал, собирал крохи соли по брошенным деревням да осматривал незнакомые места, делая пометки в блокноте и на бумажной карте. К селам и деревням, где было больше десяти дворов, старался не приближаться, обходил их за километр. И очень удивился, когда практически в чистом поле, в стороне от трасс, наткнулся на
