сдружился с Робом Зомби, и они на пару решили повеселиться. А это не Роб, это старина Рэй!
– Перестань паясничать, – сказал я, чувствуя себя немного лучше после всех таблеток, что дал мне наш новый знакомый.
– У Брэдбери из куколки родился сверхчеловек, – напомнил Роман.
– Видимо, Брэдбери хреновый предсказатель – на сверхчеловеков зомби не похожи…
Я слушал беседу этих двоих и думал, что схожу с ума. Пожалуй, это было самым рациональным объяснением всего случившегося.
Меня и сейчас иногда посещает такая мысль: а что, если все страшные изменения – всего лишь плод моего воображения, результат болезни ума. Реальный мир остался таким, как был, там, где он всегда находился. Но я выпал из него и сделался пленником собственного бреда. Возможно, меня держат в искусственной коме. Или я живу в комнате для буйных. И пятнадцать лет моей жизни – это просто кошмарный сон, безумный морок.
А может даже, вся моя жизнь.
Возможно ли такое?..
– Вы – плод моего воображения, – сказал я Димке и Роману в то раннее холодное утро.
– Ты себе льстишь, – ответил мне Димка, сразу поняв, что я имею в виду. – Тоже мне Брахма нашелся. Солипсист хренов. Да твое куцее воображение даже мою мозоль на левой пятке породить не сумеет!..
Через два месяца заболевший, мечущийся в постели Димка сам пытался мне объяснить, что мы – продукт его сознания, что лишь его извращенный разум способен был так обойтись с миром и человечеством.
Тогда я не нашелся, как ему ответить.
Это теперь я знаю, что он был не прав. Потому что Димки больше нет, а безумный мир продолжает существовать. И я вместе с ним.
Но что случится с миром, когда не станет меня?
Думаю – ничего.
Если бы я считал иначе, если бы я был в этом уверен, то давно повторил бы поступок Романа.
– Что ты собираешься делать, когда похоронишь родных? – спросил Димка у нашего нового знакомого. – Может быть, найдешь нас, присоединишься к компании? Мы неплохие ребята, честное слово. И девчата тоже.
– Спасибо за предложение, – безмятежно улыбаясь, сказал Роман. – Но лучше я останусь со своими. Решил уже: выкопаю могилу между женой и детьми, сяду на край и пущу себе пулю в лоб, чуть повыше переносицы. – Он показал пальцем – куда. – А вынутую землю я на специальном наклонном помосте оставлю. Ее потом дождем в могилу смоет, точно на меня.
– Шутишь? – спросил Димка.
– Ничуть.
– Но… Зачем?
Роман молча пожал плечами и опять улыбнулся. Он-то знал – зачем. Просто не хотел нам объяснять. И я вдруг понял, почему он так светло улыбается – его ничто уже не держало в этом мире, не волновало и не тревожило; он сделал свой выбор и собирался закончить все дела; он был умиротворен, словно ложащийся в гроб монах.
Мы довольно долго молчали. Нельзя сказать, что нас потрясло это признание, – наши чувства притупились за последние дни, мы слишком многое видели и пережили. Да и болезнь сказывалась. Но все же слова Романа произвели на нас сильное впечатление. А он будто и не замечал ничего, продолжал перекладывать какие-то вещи из своих баулов в наши пакеты – делился.
– Пистолет или обрез? – подойдя к нему ближе, вдруг спросил Димка.
– Что?
– Из чего ты себе пулю в лоб выпустишь? Из обреза или пистолета?
– Почему ты спрашиваешь?
– Отдай нам что-нибудь.
– А-а… – Роман опять улыбнулся, покачал головой. – Нет, не отдам. Мне к кладбищу, возможно, придется прорываться и оборону держать, пока все не кончится. Может оказаться, что одного ствола будет мало.
– А если… – Димка посмотрел в нашу сторону, насупился. – Если мы поможем тебе? Довезем до места, прикроем, могилы выкопаем… После того, как ты… как все кончится… Можно мы оружие заберем?
– Нет.
– Тебе же все равно уже будет!
– Нет.
– Оно так и сгниет там, вместе с тобой.
– Пускай.
– Тебе жалко, что ли?!
