женственности. Сразу говорю – это непросто. Очень непросто. Вы же привыкли быть сильной? Использовать энергию Силы?
Ирма кивнула молча.
– Занимались деятельностью? Вы же… деловая женщина, так?
– Я… директор, да, – неловко, будто уже стесняясь, выговорила она. – У меня своя фирма, консалтинговая. Я…
– Женщина может заниматься любой деятельностью, если её состояние женственности имеет опережающий вектор! – непонятно, но убедительно сказал психолог. – Однако женщина и деятельность мало совместимы. Для женщины важно состояние, а не действие. Чем более действует женщина, тем менее она женственна. Вы утратили женственность, Ирма Викторовна. Женщина в высшем состоянии женственности не должна работать. Ей это не нужно. Бьюсь об заклад… Рядом с вами нет мужчины? Отца ребенка?
– Н-нет…
– Я все это вижу по вашей ауре, она затемнена. Вы несчастны, в глубине души несчастны, Ирма Викторовна. Вы глубоко сомневаетесь – сомнения подрубили Силу, которую вы много лет ставили превыше женственности недеяния… и теперь не знаете, на что опереться.
– Я просто очень устала, – пролепетала замороченная Ирма. – Устала. И да, я все время одна. А мужчины… похоже, мне с ними совершенно не везет.
На темное полированное дерево стола лег серый прямоугольник визитки.
– Вот что, уважаемая. Я как раз провожу тренинги по раскрытию истинной, глубинной силы женщины, как она должна быть. Мы с вами поработаем, позвоните. Но предупреждаю сразу – просто вам не будет. Ваша энергия была искажена, это словно испортило каждую клеточку вашего тела. Отсюда и проблемы. – Он двинул бровью, указывая на скрытый под столешницей чуть видный Ирмин животик. – Мы будем учиться сотворять пространство любви и опираться на то, что от рождения принадлежит вам, отринув искажения.
Он кинул в рот кусочек щупальца, вкусно дожевал – и поднялся, поклонившись напоследок с самыми наилучшими пожеланиями.
Ирма осталась одна, с трудом осмысливая поступившую информацию.
Истинно женственное звало срочно посетить уборную и посыпать сахарным песком оставшиеся два ролла, сиротливо утонувшие в соевом соусе.
Ослепительная, белоснежная, сияющая лошадь резала стрелой просторы Эалы.
Мрир гнал волшебного скакуна, заставляя его вершить невозможное для конских ног. Магу было непросто путешествовать складками Эалы, но оно того стоило. Доверчивая женщина эльфа вправду была беременна, она ждала эльфинита, кладезь особой силы, плод слияния двух народов.
Эльфинита хотел заполучить и прежний Темный – тот, которого заменил Карахорт. Его погубила именно эта несносная жажда жизни и молодости. Давно потеряв плоть в магических битвах, Таурон мечтал снова обрести ее – слишком сильно, и желание возобладало над волей и разумом, чего никогда нельзя допустить истинно великому магу.
Мрир не повторит этой ошибки.
Он слишком мудр, Волшебник в Серой Шляпе…
Мрир, долгие столетия оберегавший Эалу и никак не вознагражденный за свой труд, скакал и думал о том, что заполучить ребенка Тайтингиля будет даже проще, чем он помышлял. Ему – проще.
Ребенок.
Эльфинит.
Карахорт!
Создатель Всесущего, Великий Сотворитель Эалы одарил Мрира единственным чадом от единственного же немыслимого союза… магического союза, который сложно было бы назвать любовным.
Чадо темнейшей Цемры – по сути, полного антагониста прекрасной эльфийской королевы, к которой с незапамятных времен тянулось сердце волшебника, – оказалось столь странным, что в течение столетий его пришлось растить втайне и обучать не только повелевать собственным могуществом, но и смиряться со своим обликом.
Это было трудно – но тем крепче устанавливалась связь меж ними. И теперь мудрец ощущал, что с Карахортом случилась беда. Он приближался к острозубым горам Морума, и с каждым плавным прыжком белоснежного скакуна сердце его щемило все сильнее – неотвратимость… беда… потеря.
Черные бивни Морума надвинулись и нависли; Мрир, светоч мудрости Эалы, любимец и друг простого народа всех рас, мастер петард и шутих, весельчак и любитель выпить, спрыгнул с белого коня и пешком, опираясь на посох, отправился к тайной тропе.
– Вот идет чужой, – подал голос Мурбук.
– Старик, – ответил Гыргыз. Он обгладывал кость, пачкая лапы и морду жиром; Гыргыз был всегда голоден. – Ночью его разорвут волки.
– Смотри на врага своего – и видь врага своего. Так говорил Мастер Войны. Я запомнил, – сказал Мурбук и сощурился, оглядывая путника. – Ты говоришь: старик. Но у него стать воина. Он широк в плечах, как воин, идет, как молодой. И на его одежде нет грязи и пыли, будто к нему не липнет. Хотя одет и не в новое. Это странно.
– Мастер Войны. – Гыргыз отложил еду и поежился.
