строго и за такое безобразие запросто могла отругать.
Его сон был крепкий и глубокий. Черная яма, а не сон. Как раз то, что нужно, чтобы отдохнуть. Проснулся Федор снова от голода, а еще от запаха готовящейся еды. Вернулась с острова Евдокия. Давно ли? Федор выглянул в окно и понял – давно. Солнце перевалило через зенит и уже неспешно катилось к закату. Выходило, что проспал он целый день.
– Где ночью шлялся, не спрашиваю. – Евдокия встретила его появление хмурым взглядом. – Надеюсь только, что не по девкам.
– Какие девки, тетушка? – Федор стянул с блюда свежеиспеченный коржик. – В мастерской ночевал.
– И что там такого интересного в мастерской? – Евдокия забрала со стола блюдо с коржиками. – Не кусочничай, сейчас ужинать сядем.
– Чинил паровой двигатель. У Семена Устиновича все никак не получалось.
– А у тебя? – Евдокия уселась напротив, посмотрела внимательно.
– А у меня получилось. Ночь провозился, но разобрался.
По тому, как Евдокия нахмурилась, стало ясно, что услышанное ее совершенно не радует.
– Не рано ли ты, племянничек, выдвинулся? – спросила она. – Вопросы начнут задавать.
– Уже, – усмехнулся Федор. – Утром приходил Кутасов, лично принимал работу. Да вы не волнуйтесь, тетушка, двигатель починил Семен, а я так… в помощниках. И ему хорошо, и мне.
– Ему понятно, чем хорошо. Он дурачка нашел, который за него работу делает. А вот тебе с того какая выгода?
– А я работу нашел, от которой волком выть не хочется. Понимаете?
– Понимаю, – неожиданно сказала Евдокия. – И муж, и брат мой такими вот в точности были, неугомонными.
– Значит, я в них пошел, – Федор улыбнулся. – Семен Кутасову так и сказал.
– А Кутасов что же?
– А Кутасов поинтересовался моей прошлой жизнью.
– Лишнего ничего не сболтнул?
– Вообще ничего не сболтнул. За меня Семен говорил. Историю придумал такую душещипательную, сказал, Кутасов такое любит.
– Кутасов много чего любит. Хуже, если вдруг невзлюбит. Человек он жесткий и в жизни заводской разбирается получше иных управляющих. Как думаешь, приглянулся ты ему?
Федор пожал плечами.
– Умения мои приглянулись точно. Епифанцев рассказал ему про часы с кукушкой. – Он искоса глянул на Евдокию, но та даже бровью не повела. – А Август Берг построил часовую башню. Механизм из Германии пришел сломанный.
– Вот идолище, – проворчала Евдокия, и Федор так и не понял, кого она назвала идолищем: его, Берга или Кутасова. – Мало ему башен! Понатыкал по всему городу!
– Завтра утром мы с Семеном поедем в усадьбу разбираться с механизмом.
– Разберетесь?
– Не знаю, но попробовать можно.
– Эк, у тебя просто все выходит – попробовать можно. Кутасов ошибок не прощает.
– Это я уже понял.
– Лучше бы ты, Федя, сидел себе тихонько в мастерской и не высовывался. Мало тебе Кутасова, теперь еще и Берг тобой понукать будет.
– Так сразу и понукать? – усомнился Федор.
– С ним никто не может сработаться, скверного характера человек. Если бы не покровительство Кутасова, давно бы уже пришибли и сбросили в озеро. А так мужикам приходится терпеть его выкрутасы. Ты, Федя, вытерпишь? – Кажется, впервые за все время знакомства Евдокия посмотрела на него с тревогой. – Не взбрыкнешь? Не покажешь норов?
– Я постараюсь, – сказал он и решился задать давно уже наболевший вопрос: – Я до утра свободен, отоспался на два дня вперед, и полнолуние уже закончилось. Можно мне сплавать на остров?
– Ты-то отоспался, – проворчала Евдокия, – а про Айви с Акимом Петровичем ты подумал? Нужен им такой гость посреди ночи?
– Да я только на пару часов, туда и обратно.
Он уже решил, что Евдокия откажет, и готовился ослушаться, но она вдруг сказала:
– Вместе поплывем. Одному тебе на остров нельзя. С какой такой дури тебя на остров понесет? А мне помощь нужна, корзину понесешь.
На радостях Федор был готов нести и корзину, и тетушку в придачу. И есть расхотелось. Что же терять драгоценное время на всякую ерунду! Но отказаться от ужина он не посмел, побоялся, что Евдокия, чего доброго, разобидится и передумает.
До острова добирались еще по свету. Всю дорогу Евдокия ворчала, что он несется как оглашенный, замолчала только, когда Федор взялся за весла, смотрела большей частью не на него, а на воду, думала о чем-то своем.
