– Женщины ее рода.
– Мать Айви?
– Нет. – Евдокия мотнула головой. – Бабушка, жена Акима Петровича. Она его слышала.
– А мать?
– А в матери Айви серебро не отозвалось на его зов. Она, конечно, кое-что чувствовала, кое-что умела, но до своей матери и до собственной дочери ей было далеко.
– А серебро может не отозваться?
– Может. – Евдокия гребла широкими уверенными гребками. – Когда его мало или оно слабое. Никто точно не знает, отзовется оно на зов или нет.
– Что с ними стало? – спросил Федор.
– С кем?
– С бабушкой и мамой Айви.
Евдокия долго молчала. Он думал, уже и не ответит, когда она снова заговорила:
– Анна, жена Акима Петровича, была очень сильной. Такой, как Айви. У нее хорошо получалось усмирять Стража. Я помню те годы, на озере было мало смертей, спокойно все, тихо. До тех пор, пока она не повстречала Акима Петровича.
– Он тоже был пришлый? – Федор уже знал ответ на свой вопрос, но не спросить не мог.
– Пришлый. – Евдокия кивнула. – Такой, как ты. Не спрашивай, из каких он краев. Это не наше с тобой дело. Захочет, сам расскажет. Это неважно. Важно, что они встретились, и Анна влюбилась.
– И сны ее изменились.
– Изменились.
– А Желтоглазому это не понравилось.
– Не понравилось. Озеро снова сделалось неспокойным, скотина пропадала, люди тонули. Много. – Евдокия вздохнула. – Пошли разговоры, что все это из-за Анны, что она ведьма, что это она Стража тревожит и зовет. Глупцы, они так и не поняли, что сотворили.
– Что они сотворили? – Тело заломило от дурного предчувствия. Все, от макушки до пяток.
– Летом в городе часто устраиваются ярмарки. И сейчас, и раньше. Аким Петрович отлучился по делам, а Анна с Сонечкой, их маленькой дочкой, пришли на ярмарку. – Евдокия снова замолчала, лицо ее сделалось каменным.
Федор тоже молчал, не торопил.
– Они ее убили, – сказала Евдокия наконец. – Задушили прямо на глазах у Сони. Шестеро их было гадов. И с ними одна баба. Баба и надоумила. Аким Петрович в молодости был видным мужчиной, и деньжата у него всегда водились. Видный мужчина, но при жене… Вот от жены и избавились… А тело сбросили в озеро. Отдали Стражу. Ее так и не нашли, озеро свою добычу никогда не возвращает.
– Озеро ли? – спросил Федор с нехорошей усмешкой.
– Не знаю.
– Что он с ними сделал?
– Кто?
– Аким Петрович. Что он сделал с людьми, убившими его жену?
– Ты и правда хочешь это знать? – Евдокия глянула на него исподлобья.
– Не хотел, не спрашивал бы.
– Аким Петрович добрался только до одного, того, кто Анну душил. Око за око. Вот что он сделал. Руки у него крепкие, как у тебя. И удавка не понадобилась, шею свернул, как куренку, голыми руками.
– А остальные? – Что-то сделали с ним здешние места, раз уж рассказ про самосуд не вызвал в душе ничего, кроме одобрения да глухой ярости.
– А остальных Страж позвал. Тем же летом. Трое вышли на лодке порыбачить. Ни лодки, ни их никто больше не видел. Четвертый напился водки и на берегу, прямо на мелководье, упал и захлебнулся.
– А женщина?
– Повесилась. Вон на том дереве.
Федор обернулся, посмотрел на старое, нависающее над самой водой дерево.
– Ее он даже забирать не захотел, просто заставил руки на себя наложить.
– Желтоглазый?
– Страж. Показал людям, кто в этих местах всему хозяин, и что случается, когда его злят. Сонечка тогда еще совсем крошкой была, пользы ему от нее никакой. Да она его и не слышала. Мало серебра. Аким Петрович сначала радовался, что материнское проклятье дочке не передалось, вот только зря. Когда
