– Не нужна, спасибо.
Про помощь он зря, вот она снова замкнулась и в голосе появился лед. А Трофим вдруг кивнул Виктору доброжелательно и, кажется, ободряюще. Наверное, почудилось. Не может такого быть.
Из вагона-ресторана пришлось уйти, так и не дождавшись заказа. Он ведь уже «поужинал», а она определенно почувствует, что он не ушел. Она же совсем не дурочка. И резкость эта не со зла, а от неловкости. Виктор попытался представить, что бы почувствовал сам, если бы вдруг ослеп, и не смог. Не получилось у него представить такое, не хватило смелости. А в ресторан можно и другим разом сходить, не умрет он с голоду.
В дверь купе постучали громко и не особо церемонно и тут же ее открыли, не дожидаясь позволения войти.
– Нашел. – Трофим тяжело опустился на скамью, поставил перед Виктором плетеную корзинку. – Вот, Настасья Алексеевна велела передать.
– Что это? – Заглядывать в корзину Виктор не стал.
– Еда. – Трофим пожал могучими плечами. – Думаешь, она не догадалась, что ты голодный ушел? Догадалась. Иногда мне кажется, что она все видит, только по-другому как-то. Да ты морду-то не вороти! Это пироги. Знаешь, какие вкусные! Лидка, сестра моя, сама пекла в дорогу. Напекла столько, что нам с Настасьей Алексеевной не съесть. – Он подвинул корзину поближе к растерявшемуся от такой неожиданной заботы Виктору, а сам встал с лавки. – Ты на меня зла не держи, – сказал, уже стоя в дверях. – Я за Настасью Алексеевну любого зашибу. Сначала зашибу, а уж потом думать стану. Такой уж я уродился. А за то, что ты ей тогда упасть не дал и что Глашку, дурную бабу, прогнал, спасибо.
– Как она теперь без горничной? – спросил Виктор неожиданно для самого себя.
– Не говорит. – Трофим вздохнул. – Я в соседнем купе еду, чтобы, значицца, всегда под рукой быть, если понадоблюсь. Но она не зовет. Да и какой с меня толк? – Он растерянно посмотрел на свои ручищи. – Я же не девица.
– Вы в каком вагоне, Трофим? – Вот уж точно, не нужно было этого спрашивать, но он все равно спросил.
– В соседнем. А ты зачем интересуешься? – Мрачное Трофимово лицо теперь сделалось еще и подозрительным.
– Просто так. Вдруг помощь моя понадобится.
– Не понадобится – сказал, как отрезал, и дверь за собой захлопнул.
Ну, не понадобится, так и не понадобится. Набиваться он точно не станет. А вот принесенные пирожки все равно попробует. Не пропадать же добру…
Как же ей было неловко! И от присутствия Виктора Серова, и от собственной беспомощной злости. А еще оттого, что с той злополучной встречи ей хотелось его увидеть.
Увидеть… Слова из прошлой, нормальной жизни все еще просачивались в жизнь нынешнюю и причиняли нестерпимую боль. Пора было уже привыкнуть, а все никак не получалось.
В вагон-ресторан Настя пошла назло всему миру и себе самой. Запросто могла бы поужинать в купе собранными Трофимом припасами, но не стала. Коль уж она решила принять свое увечье и новую жизнь, то и нечего от этой жизни прятаться. А то, что прическу она приводила в порядок полчаса, а потом еще и пребольно стукнулась локтем о дверь купе, – это мелочи! Так Настя себя успокаивала, кода искала в вагоне уборную, постеснявшись попросить Трофима о помощи. Нашла! И кажется, никто даже не понял, что она слепа. Вот и дальше, может быть, все сладится.
Трофим в ресторан идти не хотел, но Настя настояла, сказала, что без его помощи ей никак не обойтись. Он сдался тут же, буркнул только, что манерам не обучен и как бы не случился какой-нибудь конфуз. Настя тоже боялась, только опасалась она не того, что оконфузится Трофим, а за себя. Но до вагона- ресторана дошли без приключений, поводырь из Трофима получился очень хороший. Опираясь на его руку, Настя шла смело, ничего не боялась. Только оказавшись в вагоне-ресторане, она вдруг поняла, что совершенно не хочет есть. А Трофим все уговаривал, даже злился за то, что Настя себя голодом морит.
Чужой внимательный взгляд она почувствовала ближе к концу ужина, вычленила его из десятков других взглядов. И узнала. Вот такая странность: она, слепая, узнает человека по взгляду. Рассказать кому, не поверят. Только бабушка бы поверила, но бабушка далеко.
А он, инженер Виктор Серов, не просто смотрел на Настю, он подошел к ее столику и завел какой-то глупый, никому не нужный разговор. От него больше не пахло вином и усталостью, от него пахло… смущением. И ведь не сказал ничего плохого, а Настя все равно разозлилась и позволила себе резкость, которую в обычной жизни никогда не допускала. В этом их странном противостоянии Трофим неожиданно занял сторону Виктора Серова. Он не сказал ни слова, но сопел крайне неодобрительно. Настя знала, кому адресовано это неодобрение.
А Виктор Серов ушел, даже после того, как она пригласила его поужинать с ними. Сказал, что уже поел, попрощался и ушел. Он не ужинал, Настя была в этом уверена. Как и в том, что ушел он из-за нее, голодный. Настроение испортилось окончательно, обратно к купе они с Трофимом шли в полном молчании, и, лишь ставшись одна, девушка расплакалась.
Она отучала себя от слез долго и старательно. Сначала после случившегося плакала днями напролет. Не кричала, не причитала, просто чувствовала, как по щекам стекают горячие капли, чувствовала горько-соленый вкус на губах. А еще запах гари… Как же долго он ее преследовал! Сжимал горло невидимыми тисками, выдавливал из груди остатки воздуха, а из души – остатки решимости.
О том, что случилось полгода назад, Настя вспоминала каждый день. Воспоминания становились особенно душными и жуткими темной предполуночной
