– Не соврала, – сказал и наконец отпустил Ильку, а пальцы вытер о штанину. – Моя кровь.
– Ваша, Сергей Демидович, тут и к бабке не ходи. Похож малец, – поддакнул Илькин обидчик, который, по всему видать, дядьку боялся. А дядька все разглядывал Ильку, теперь уже со стороны, а потом спросил:
– Как звать?
Была мыслишка не признаться, назваться чужим именем, но мамка учила говорить правду, а за вранье так и вовсе порола.
– Илька. – Он старался, чтобы голос не дрожал, но получилось плохо, дядька почуял его страх.
– Что еще за имя такое песье – Илька? Зваться будешь полным именем. Отныне ты Илья, Илья Сергеевич. А я Сергей Демидович. – Дядька снова подошел почти вплотную. – Понимаешь, что это значит?
Ничего он не понимал. Боялся до дрожи в коленках, но все равно не понимал.
– Деревенщина, – сказал дядька беззлобно. – Это значит, что я твой отец. Уяснил?
Папка? Сколько раз Илька мечтал, что в его жизни появится папка. Вот однажды постучится в дверь, скажет – здравствуй, сынок, вот я и пришел.
Пришел. Только не хотел Илька такого папку. Не хотел!
– Ладно, некогда мне тут с тобой… – Дядька, который просто не мог быть его отцом, смотрел не на Ильку, а мимо него. – Поехали!
И они поехали, поскакали сначала лугом, а потом дорогой. Илька до последнего надеялся, что все уладится, что его если не вернут обратно мамке, то уж точно бросят посреди дороги. Кому он нужен? Человеку, который назвался его отцом, до Ильки так и вовсе дела нет. Точно бросят, а потом он уж как-нибудь до деревни доберется, может, и целый день придется идти, так он сильный, даром что малой еще совсем.
Не оправдались надежды. Скакали долго, замученный и испуганный Илька успел даже придремать в седле, а когда открыл глаза, лошади уже шли неспешной рысью, и не по дороге, а по городу. В городе Ильке раньше бывать не доводилось, и, позабыв о страхе, он, как зачарованный, вертел головой по сторонам, разглядывая непривычно большие, кое-где даже двухэтажные дома, лавки с яркими вывесками и людей, похожих на селян, но все же неуловимо других.
Остановились у нарядного дома, такого большого, что у Ильки аж дух захватило. Что было написано на вывеске, он прочитать не успел, читал он еще не слишком хорошо и буквы путал. Его снова ссадили на землю, и мальчик едва не упал. Может, и упал бы, если бы назвавшийся его отцом не подхватил его уже привычно – за шкирку. От долгой езды ноги онемели, а в голове шумело. Хотелось есть и еще больше пить. А тем временем высокая дверь распахнулась, выпуская на улицу толстого дяденьку в засаленном переднике. Еще не успев выйти, дяденька уже начал кланяться.
– А мы вас уже заждались, Сергей Демидович! Мария Саввична отдыхать изволили, мигрень у них приключилась, а я вот на кухне-с… – Он все кланялся и кланялся, что с его преогромным животом было очень тяжело, а сам украдкой косился на Ильку. – Нумера уже готовы, все как вы и велели. Распорядиться, чтобы ужин подавали?
– Распорядись, и Марии Саввичне доложи, что мы вернулись, скажи, что я хочу ее видеть.
– Так ведь мигрень, Сергей Демидович… – Толстяк вдруг испуганно затрясся, и Ильке подумалось, что мигрень – это что-то ужасное, чего непременно следует бояться.
Но назвавшийся его отцом не испугался, а, наоборот – разозлился.
– Я сказал, пусть спустится! Твое дело маленькое, передай да ступай на кухню. И за лошадьми пусть присмотрят, овес чтобы отменный был, а не как прошлый раз.
Дяденька закивал и начал пятиться, а из дверей дома уже выскочили два пацана, немногим старше самого Ильки, схватили лошадей под уздцы, куда-то увели.
– Ну, пойдем, Илья. – Назвавшийся его отцом крепко сжал Илькину руку, повел, почти силой поволок в дом.
Внутри было богато. Красоты такой Илька отродясь не видел и испугался, что может ненароком здесь что-нибудь испортить или сломать. Оттого и замер на пороге, не решаясь войти в комнату. Его подтолкнули к стулу с диковинными резными ножками, велели:
– Садись. Ждать будем.
Он послушно сел, сцепил пальцы в замок, чтобы не сильно было заметно, что они дрожат.
Ждать пришлось недолго, а иначе Илька бы не выдержал, совсем раскис. В комнату стремительным шагом вошла высокая, худая женщина. Она была нарядная, словно бы сошедшая с одной из тех открыток, что собирала мамка, но очень уж некрасивая. Ладно бы просто некрасивая. Как говорила мамкина подруга тетя Лида, с лица воду не пить, лишь бы человек был хороший. Илька не понимал, зачем пить с лица воду, но одно понял сразу и безоговорочно: вошедшая женщина не была и не будет доброй. Она ненавидит весь мир, а его, Ильку, отчего-то особенно.
– Я же просила тебя, Сергей! – На Ильку она посмотрела так, что от дурного предчувствия у него засвербело в носу. – Я умоляла тебя, а ты привел в дом этого… выродка.
Слово было незнакомое, но такое же некрасивое, как мигрень. Илька поежился.
– Мари, не начинай, прошу тебя. – В отличие от Ильки, назвавшийся его отцом женщины нисколько не боялся. – Все уже давно говорено-обговорено. Если по-другому у нас не выходит, значит, будет так, как я решил. Он останется.
