– Господа! – Злотников хлопнул в ладоши, привлекая внимание гостей. – Прошу прощения за то, что заставил вас ждать, и хочу представить вам Дмитрия Евгеньевича Рудазова, геолога из Санкт-Петербурга!
Дмитрий поклонился сразу всем присутствующим. В ответ на его кивок дремавший все это время капитан вздрогнул и едва не выронил трубку, но с неожиданной ловкостью поймал ее почти у самого пола. Человек в черном скривил тонкие губы в подобие улыбки. Тип в грязной рубахе одним махом допил свое шампанское, а фон Рихтер демонстративно отвернулся. Вполне предсказуемая реакция, если принять во внимание, что на том самом научном обществе Дмитрий посмел опровергнуть одну из его гениальных теорий.
Дальнейшее, более предметное знакомство произошло уже в столовой, за сервированным к ужину столом. По правую руку от хозяина дома уселась Мари, по левую – фон Рихтер. Рядом с ним пристроился окончательно проснувшийся капитан. Стул рядом с Мари занял тип в черном, оказавшийся – кто бы мог подумать! – алхимиком и прорицателем. Дмитрию же досталось место возле чудака в грязной рубахе. Эмма Витольдовна садиться за стол не стала, вышла из столовой, но вскоре вернулась в сопровождении крупной мужеподобного вида дамы и мальчика лет шести-семи, точной копии Злотникова, что не оставляло никаких сомнений в их родстве.
– Мой сын Илья, – сказал Злотников, наблюдая за тем, как мужеподобная дама почти силой усаживает мальчика за стол. – Он долгое время жил без мужского воспитания, поэтому прошу простить его дурные манеры.
За столом среди взрослых мальчик чувствовал себя неуютно, и это было очевидно. На отца он смотрел едва ли не с ненавистью. Впрочем, как и на гостей. Мужеподобная дама окинула своего подопечного строгим взглядом, удовлетворенно кивнула и вышла из комнаты. Ее место рядом с ребенком заняла Эмма Витольдовна. Выглядела она строго и торжественно, словно присутствовала на званом ужине у английской королевы, спину держала прямо, со столовыми приборами обращалась с той элегантной небрежностью, которой нужно учиться едва ли не с младенчества. В отличие от мальчика, который, игнорируя столовый нож, зажал вилку в кулаке. Его оплошность заметили и тут же исправили. Эмма Витольдовна отняла вилку, а в руку с побелевшими костяшками вложила нож. Все это она проделала, не произнеся ни слова, даже не глядя на мальчика. Было в этом что-то неправильное. Дмитрий помнил семейные ужины, когда в родительском доме собирались многочисленные отцовские коллеги. За одним столом со взрослыми Дмитрию было скучно, мама бдительно следила, чтобы столовыми приборами он пользовался правильно, но делала это мягко и незаметно, так, что мальчику удавалось чувствовать себя почти взрослым. А после ужина на кухне его непременно ждал десерт и заваренный няней по особому рецепту травяной чай с медом. Его няня была старой и неграмотной, но знала десятки увлекательнейших сказок и Дмитрия любила безоглядно, как родного. Любил ли хоть кто-нибудь этого маленького потерянного мальчика? Дмитрий в этом очень сомневался. В лучшем случае его игнорировали, в худшем – постоянно одергивали. Поражала реакция Мари: на сына она не обращала внимания, а если и бросала на него редкие взгляды, то во взглядах этих не было ничего, кроме глухого, плохо скрываемого раздражения.
Наверное, чувствуя всеобщее равнодушие, мальчик постоянно вертелся, гримасничал и ронял то вилку, то нож. Эмма Витольдовна поджимала тонкие губы и с мученическим выражением требовала от дежурившей в комнате прислуги новых столовых приборов. Когда вилка с металлическим звоном упала на пол в очередной раз, Злотников медленно встал из-за стола и подошел к испуганно втянувшему голову в плечи ребенку.
– Илья, я вижу, ты уже сыт. – Широкие ладони легли на узкие детские плечи, надавили. – Эмма Витольдовна, прошу вас, отведите его в его комнату и велите Раисе проследить, чтобы до завтрашнего утра его не кормили.
Со своего места мальчик встал с явным облегчением, попытался увернуться от Эммы Витольдовны, но не успел: та крепко сжала его запястье, шепнула что-то на ухо и царственным шагом направилась к выходу из столовой.
– Невыносимый ребенок, – вздохнула Мари и потерла виски. – Господа, прошу нас простить.
– Моему сыну не хватает воспитания, я лишь недавно стал принимать участие в его судьбе. – Злотников вернулся на место.
– Твоему сыну не хватает хорошей порки, – процедила Мари и, словно бы ища поддержки, обернулась к алхимику, который успокаивающе погладил ее по руке. А Дмитрий наконец понял, отчего Мари так равнодушна к мальчику: она не была его матерью. – В Англии есть прекрасные пансионаты…
– Дорогая, не начинай, – остановил ее Злотников ласково, но во взгляде его был лед. – Своего сына я стану воспитывать сам. Нужно лишь найти ему подходящего учителя. У Эммы Витольдовны и без того слишком много дел, – он улыбнулся вернувшейся в столовую управляющей, – а Раиса может лишь присмотреть, но не научить. Но мы ведь здесь собрались не для того, чтобы обсуждать, как должно воспитывать детей. – Он встал, поднял свой бокал. – Мы собрались здесь, чтобы отметить начало великих дел, господа! Я хочу возродить этот город! Хочу, чтобы слава о нем гремела по всему Уралу. Новые заводы, новые шахты, новые дома! – Одним махом, по-гусарски, он осушил свой бокал, призывая остальных последовать его примеру. – И я очень надеюсь, что вы мне в этом поможете!
Шампанское было дорогим, но отчего-то кислило. Дмитрию пришлось сделать над собой усилие, чтобы осушить свой бокал до дна. Алхимик, которого Мари уважительно именовала майстером Шварцем, от алкоголя отказался в пользу стакана с водой, остальные же гости отнеслись к шампанскому с энтузиазмом. Особенно толстяк в грязной рубашке, который, выпив один бокал, тут же налил себе еще. Вид у него был полусонный, но взгляд острый и наблюдательный. Как вязалось одно с другим, Дмитрий пока не понимал, как не понимал он и того, кем является этот странный и нелепый гость.
Разгадка его ошарашила. Толстяк с видом записного пьянчуги оказался тем самым гениальным архитектором, человеком, о котором Виктор Серов отзывался с превеликим уважением. Вот только было похоже, что мастер Берг себя самого не уважает и не ценит. В отличие от фон Рихтера, который весь
