– А ведь Аделаида Вольфовна права, – оживился приунывший было Иннокентий. – У вас и в самом деле изменился цвет волос!
– И глаз, – добавила Аделаида, присаживаясь рядом с Иннокентием. – Глаза у тебя тоже стали странного цвета. С чего бы вдруг?
– Не знаю. – Не хотела она обсуждать ни цвет своих глаз, ни цвет своих волос. Особенно сейчас, когда все так зыбко, так тревожно, когда на волю рвется зло, по сравнению с которым Аделаида с Мефодием – несмышленые дети.
– Это все здешние места, – заметил Иннокентий, задумчиво помешивая ложечкой остывающий чай. – Я читал в заметках Августа Берга, что они меняют людей. Кого-то меняют внутренне, а кого-то и внешне.
– А у вас есть заметки Августа Берга? – спросила Галка.
– Вы удивитесь, сколько интересных документов я нашел в архивах усадьбы! – В особом, свойственном творческим людям порыве Иннокентий взмахнул рукой, опрокидывая чашку с недопитым чаем. – Простите, – сказал смущенно, – я бываю очень неловок, когда увлекаюсь.
– Это не страшно, не надо волноваться!
Под пристальным взглядом Аделаиды Галка убрала со стола, налила Иннокентию еще чаю, вернулась на свое место. Ее собственный чай уже почти остыл, и она допила его одним большим глотком. Был соблазн взять из вазочки сушку, но девушка не стала. Детям больше достанется.
– И что же такое удивительное вы нашли? – спросила Галка, игнорируя Аделаиду, обращаясь исключительно к Иннокентию.
– Рисунки Августа Берга. Знаете, он, оказывается, был неплохим художником. Рисовал не только здания, но и портреты. – Иннокентий глянул на часы. – И среди прочих там был один очень любопытный портрет! Я даже могу вам его сейчас показать. Хотите?
Галке хотелось увидеть любопытный портрет, но еще больше ей хотелось спать. Спать хотелось так сильно, что приходилось из последних сил сдерживать зевоту, чтобы не обидеть Иннокентия. А он уже достал из кармана сложенный вчетверо альбомный лист, развернул его, положил на столе перед Галкой, сказал с восторгом в голосе:
– Вы только посмотрите!
Она посмотрела. Это был искусно выполненный карандашный рисунок, и нарисована на нем была она сама, вернее, девушка, поразительно на нее похожая.
– Вы видите это сходство? – спросил Иннокентий, обращаясь отчего-то не к Галке, а к Аделаиде. – Вы понимаете, что это не просто сходство, а фамильное сходство?
А на шее у нарисованной девушки был медальон в виде ласточки. Кто же это? Бабушка? Или, может быть…
– Здесь написано, что девушку звали Айви, – проговорил Иннокентий, словно прочтя Галкины мысли. А мысли эти, надо сказать, разбегались, кружились в бестолковом хороводе. И голова тоже кружилась. И комната… И Галка вместе с ней…
– Они провели нас, – добавил Иннокентий каким-то совершенно другим, незнакомым голосом. – Мы думали, что девчонка погибла, а она жива.
– Какая девчонка? – спросила Галка, удивляясь тому, каким неповоротливым вдруг сделался язык.
– Какая девчонка? – Аделаида вдруг оказалась так близко, что Галка могла бы в мельчайших подробностях разглядеть каждое пятнышко, каждую морщинку на ее холеном лице. Могла бы, да что-то не получалось… – Хватит прикидываться дурочкой…
– Ты ведь не просто какая-то безродная Галка. – Лицо Аделаиды расплылось, вместо него появилось лицо Иннокентия. – Ты ведь не кто иная, как Галина Туманова! И я несказанно рад познакомиться с тобой лично…
Удерживать этот неспокойный, вращающийся в разные стороны мир больше не было никакой возможности, и Галка сдалась, закрыла глаза…
…А когда открыла их снова, вокруг было темно и тихо. Тишину нарушал лишь звук капающей где-то далеко воды. Тело затекло и болело, Галка попробовала встать, но не вышло. Оказалось, что руки и ноги ее привязаны к стулу, а сам стул придвинут спинкой к холодной и сырой стене. Именно по холоду и сырости, а еще по специфическому запаху плесени Галка и поняла, что она не в замке, а где-то под землей. Понять бы еще, как она здесь оказалась…
Последнее, что Галка помнила, было головокружение и слабость, а еще чужой, незнакомый какой-то голос Иннокентия. Иннокентий сказал: «Они провели нас. Мы думали, что девчонка погибла, а она жива…» А еще милый и славный Иннокентий, библиотекарь в чернокаменском доме культуры, откуда- то знал ее настоящую фамилию…
Тихо скрипнули дверные петли, в комнату, ставшую для Галки камерой, вошли двое.
– Очнулась, – проговорил Иннокентий таким тоном, словно ничего более важного и радостного в его жизни не случалось. – Ада, а ты волновалась, что я переборщил с дозой снотворного! Не волнуйся, дорогая, если я чему-то и научился у Матрены, то это верным дозировкам. Кстати, не знаю, как тебе, а мне не хватает нашей милой отравительницы.
– Хватит, Кеша. – В голосе Аделаиды слышалось нетерпение пополам с усталостью. – Для ерничанья у нас слишком мало времени.
– Нет, дорогая, это не у нас мало времени, это у нашей сребровласки мало времени. – Иннокентий поставил на каменный пол камеры керосиновую лампу, сам присел перед Галкой на корточки, спросил заботливо: – Как самочувствие?
– Вы с ней заодно? – Голова гудела, но уже не кружилась, и мысли с каждым мгновением становились все яснее и четче.
– Какая умненькая девочка! – сказал Иннокентий восхищенно и тут же добавил: – Это хорошо, что умненькая. С умненькими проще договориться,
