Лирическую сцену можно опустить, как и описание красот Кальвариона. В итоге, встреча со страшно довольной и скучающей женой, со всеми вытекающими отсюда последствиями, растянулась на целую четверть.
Первое, что увидел Рус, открыв глаза — фигуру сидящего по-тирски мужчины, играющего кинжалом. Духи окружили «Большого друга» раньше, чем сформировалась «пыльная стена». Потом пришло узнавание по ауре и лишь затем «включилось» ночное зрение.
— Рахмангул! — прошипел Рус, — что ты здесь забыл?
Наследник медленно обратил на него взор. В глазах плясали «дарковы огоньки», а на лицо наползла страшно довольная ухмылка:
— Испугался, зять? — голос буквально сочился медом, казалось, чувствовался его вкус.
— Не дождешься! — зло ответил родственник, с досадой отмечая, что первым делом все-таки да, испугался.
Первой мелькнула мысль «зарекался же себе надолго не отлучаться!», которая, впрочем, именно мелькнула, не задержалась. Мимолетный страх сменился решимостью: «Убью сученка!» и только после этого Рус с удивлением ощутил молчание «чувства опасности».
«Идиот! Я же мог тебя сжечь!!!», — и даже мысленно не добавил — «со страху». Сразу услышал вопрос Духа Огня:
«Его прожарить?»
«Не вздумай! И спасибо, что не спалил его сразу, «друг»!»
«Защита — первоочередное», — пояснил Дух, «полыхнув» непонятной эмоцией.
— Испугался, я видел, — повторил шурин чуть ли не торжественно и ловко убрал кинжал в ножны. — Вот значит, как ты спишь… — добавил очень многозначительно.
— Говори и убирайся из моего шатра, — процедил Рус, сняв защиты и расслабленно садясь по-тирски. До этого тело само приняло положение, удобное к атаке и бегству.
Рахмангул насмешливо хмыкнул и… чудо, Рус не увидел в нем страха!
— Этруски прибыли? — продолжил уже серьезно.
— Вся тысяча, — хмуро ответил зять. — Это всё?
— Почти. Надеюсь, они оставят прибрежное охранение?
— Поступят в точности по третьему варианту плана, утвержденного твоим отцом, — произнес Рус спокойным тоном. — Всё?
— Почти, — нажал Рахмангул, — со мной связался отец и приказал внести в него коррективы. Вот они, — сказал, вытаскивая из-за пояса свиток. — Тебе наместник вряд ли поверит, знаю я его, — соблаговолил пояснить он, — потому и задержался. Ждал, когда писарь все оформит.
— Слушай, шурин, я выжатый, как гошт… давай я гонца «ямой» отправлю? Могу вместе с единорогом.
Рахмангул удивленно поднял бровь, но не высказался.
— Хорошо, — согласился он, — это ты называешь — выжат?
— Я говорю о телесных силах. Поди, Сафара приглашал? (воин-маг Пылающий, охранник Рахмангула) Он наверняка объяснил тебе мое состояние.
«Предки, с единорогом через «тропу»! Скрытен зятек, всегда таится…нет, так не спят. Пускай Сафар хоть тысячу раз подтверждает! — подосадовал княжеский сын. — Но как я его напугал! Приятно вспомнить…», — храбрый воин уже забыл о собственном страхе. Похоже, после детской шутки с кинжалом он полностью излечился от «комплекса Руса».
— Я пришлю тебе гонца, — сказал Рахмангул, поднимаясь.
— Пусть прямо со скакуном ко мне заходит, — устало произнес «таинственный зять», — и предупреждаю заранее: Силы на это уходит — прорва! В следующий раз смогу отправить всадника не раньше завтрашнего вечера, и я в принципе не собираюсь рассылать гонцов по любому поводу. Уяснил?
Шурин, не отвечая, направился к выходу. Вдруг обернулся:
— Скажи, Рус, почему ты не оставил вызов Великих Шаманов на решающую битву? Под Далором вполне обошелся бы одним големом, а здесь сохранил бы жизнь многим воинам, раз так сожалеешь о «лишних жертвах».
Теперь хмыкнул зять.
— А я не знал о такой особенности древних Предков, мы не обсуждали «частоту вызовов». Оказалось — не чаще раза в месяц. Схитрили они.
— Они? — уточнил командующий, привычно подняв бровь. Теперь его лицо выражало намек: «Они ли?». Не дожидаясь ответа, вышел.
«Ну вот, наконец-то! Со мной по-человечески и я отвечаю тем же, — удовлетворенно подумал Рус, отмечая полное отсутствие раздражения на родственника, — ловко он меня на кинжал подловил, в духе пионерского лагеря розыгрыш. Всё, с Гелькой общаюсь только из бункера! Или при надежной охране. Скорей бы к ней! Интересно, как того бога назовут? Предчувствие, черт бы его побрал, не стихает…», — собственное имя даже мысленно не произнес. С этим ощущением неведомой опасности, он был уже не так уверен, что его присутствие в пятне — обязательное условие «обожествления».
Рус вырвался из Баламбора только через пять дней после победы. Кроме вылазок в Далор, пришлось поучаствовать и в «общеармейских» заботах. Подсчитывал точное количество убитых в каждом десятке (как и предполагал Рус общее число потерь составило половину тирского войска против двух третей у коалиции), следил за выздоровлением раненых, сортировал вверенные ему части, формируя полнокровные полки
