Буря

Я уже сконцентрировался на прыжке, как вдруг услышал громкий и недоуменный возглас доктора Мелвина:

— Джексон?

Оказавшись в две тысячи седьмом году, я даже не открыл глаз. Ощущение раздвоенности исчезло, и шеф Маршалл больше не держал меня за горло. Мне казалось, что рядом никого нет, но они, несомненно, были где-то поблизости, готовые действовать. Отец сказал что-то, но в тот момент я уже думал о тридцатом октября две тысячи девятого года. Еще одна попытка сделать полный прыжок. Пожалуйста, пусть в этот раз у меня все получится.

Глава тридцатая

Кто-то плеснул мне в лицо ледяной водой. Я чихнул и закашлялся, почувствовав во рту вкус хлорки. После визита к Кортни меня знобило, но здесь воздух был настолько вязкий и влажный, что я тут же согрелся.

Во время прыжка у меня не было ощущения раздвоенности, значит, все-таки получилось. Вот только, что это за день? Для тридцатого октября сейчас слишком жарко.

— Может быть, он пьян, — произнес детский голос.

— Нет, я знаю точно — это свиной грипп, — ответили ему.

Я разлепил веки и чуть не ослеп на солнце. А шесть (или около того) пар маленьких глаз продолжали изучать меня.

— Почему на тебе зимняя одежда?

Вытянув указательный палец, я шутливо прицелился в детей, и они отпрыгнули в сторону.

— Ой, нет!!!

— Джексон, с тобой все в порядке? — спросила маленькая девочка.

Я встал со стула и чуть не свалился в бассейн, который оказался у меня за спиной.

— Гм… какой сейчас год?

Малыши захихикали, а потом один из них произнес:

— Две тысячи девятый. Ничего себе, он точно напился!

Две тысячи девятый. У меня наконец-то получилось вернуться. Хочется верить, это та самая ветвь времени, которую я когда-то покинул.

— Нет, Хантер, никто не напился, — произнес знакомый голос позади меня.

Я резко развернулся и, оказавшись лицом к лицу с Холли, схватил ее за плечи:

— Какой сейчас год?

Наморщив лоб, она оглядела меня с головы до ног:

— Что это на тебе? Когда ты успел переодеться?

— Не знаю, — медленно ответил я.

Я по-прежнему был в толстом свитере и во вчерашних брюках, которые надел перед вечеринкой у отца в две тысячи седьмом году, и чувствовал, что у меня начинает потеть спина. Сейчас, наверное, около тридцати градусов тепла или даже больше. Следом за Холли подошел Адам с выпученными глазами.

— Вот это да!

— Адам, как я рад тебя видеть! Какой это год? Как долго мы с тобой знакомы?

Холли рассмеялась, и я услышал немного нервные нотки в ее голосе:

— С ним все в порядке?

— Гм… скорее всего, он перегрелся. — Адам схватил меня за руку. — Пойдем, я отведу тебя в тень. Сейчас август две тысячи девятого, и ты знаешь меня с… марта.

Отлично, это нужная мне ветвь времени. И он не помнит, что мы общались в две тысячи седьмом. С годом я тоже не ошибся, только с датой вышла небольшая промашка. Но если все прошло так же, как во время моего прыжка в две тысячи седьмой год, тот, другой Джексон, который моложе меня, должен был исчезнуть. И это означает, что у меня может быть немного времени, чтобы кое-что исправить. Или даже предотвратить — а это гораздо важнее.

Я последовал за Адамом, который шел от бассейна к дереву. Опустившись на траву, я лег на спину и уставился на раскачивающиеся ветви. Холли встала на колени рядом со мной и приложила ладонь к моему лбу: