Буря

— Самым первым? И в каком возрасте это случается? — спросил я.

— Данные Мелвина свидетельствуют о том, что большинство из них совершало первый прыжок в возрасте семи-восьми лет. В течение некоторого времени этот процесс невозможно контролировать, то есть они не понимают, что делают и куда попадают. И у каждого это происходит по-своему. Все как в жизни: у кого-то получается лучше, у кого-то хуже.

Семь-восемь лет — ничего себе! Даже страшно подумать, что можно так долго не знать о своих необычных способностях! И выходит, молодое поколение «Врагов времени» периодически появляется то тут, то там?

— Как бы то ни было, — продолжала Дженни, — представь, что перед первым прыжком их жизнь — это длинная и толстая ветвь дерева. В момент прыжка она начинает расти в другом направлении.

— И они могут остаться на этой новой ветви? Даже жить там, так ведь? — Именно это и произошло со мной. То есть сейчас происходит. Прыжок из две тысячи девятого в две тысячи седьмой вызвал появление нового отростка на моей ветви. А вот во время остальных прыжков ничего подобного не случалось.

— Да, ты прав, — согласилась Дженни. — Это как параллельная вселенная.

Ой, только не это! Адам никак не хочет отказываться от этой теории, а мне она ужасно не нравится. Из-за нее все, что происходит в мире, кажется менее ценным. И усиливается ощущение одиночества.

— А они могут вернуться на прежнюю ветвь после появления новой? — спросил я.

— Некоторые могут. То есть большинство из тех, с кем нам приходится сталкиваться, это умеют. И лишь некоторые в состоянии перемещаться вперед-назад по своей жизни на одной ветви.

— Так вот почему они не могут особо навредить нашему миру, — добавил я. — А если сначала переместиться на другую ветвь времени, а потом вернуться назад, что-нибудь изменится?

— Мы точно этого не знаем, но думаем, что подобные изматывающие путешествия во времени плохо сказываются на физическом состоянии.

Да, так и есть.

— В самом деле? Я не знал этого.

— Да, и считаем, что «Враги времени» непреднамеренно создают новые ветви. Они появляются, когда кто-то пытается переместиться в пределах своей собственной жизни.

— Но что в этом плохого? — с сарказмом в голосе поинтересовался я. — У таких людей ведь появляется больше возможностей. Можно одновременно иметь летний домик в Аспене, таймшер во Флориде и апартаменты на Манхэттене.

Дженни улыбнулась:

— Хочешь услышать самую безумную теорию Мелвина? Я знаю о ней только потому, что… залезла в его компьютер.

— Конечно.

— Он считает, что если бесконечно делить одну и ту же ветвь времени, то отростки в итоге пересекутся, и это может привести к концу света… или мозг самого путешественника во времени не выдержит и самоуничтожится.

— Вот это да! Боюсь, на сегодня с меня хватит, — сказал я, то ли в шутку, то ли всерьез.

— Да уж, я тоже предпочитаю верить в теорию самоуничтожения, — заметила она.

— Но если у каждого из «Врагов времени» разный уровень способностей, как можно предсказать их действия и подготовиться к ним? — поинтересовался я.

— Основное правило агента гласит: нельзя исходить из допущений. Это относится и к тем, кто перемещается во времени с плохими намерениями.

— А бывает такое, что кто-то из них в раннем детстве или еще когда-нибудь случайно отправляется в прошлое и не может вернуться в свое время? — спросил я.

— Да.

Я не стал больше ничего выяснять. Мне было тяжело услышать ответ Дженни и теперь требовалось время, чтобы осмыслить его. Может быть, именно поэтому я по-прежнему считал, что мой дом там, в две тысячи девятом году? Или меня тянет назад чувство вины за то, что я сбежал и даже смог стать счастливым на этой ветви времени.

А еще мне хотелось оказаться лицом к лицу с теми парнями, которые ворвались в комнату Холли, и выяснить, кто они такие. Я хорошо помнил рыжеволосого коротышку с отпечатком каблука на лице, а вот образ другого, повыше, моя память не сохранила.

— Мило беседуете?

Мы с Дженни одновременно оглянулись и увидели моего отца, который стоял, опершись о каминную полку. Подняв брови, он смотрел прямо на мисс Стюарт. Она положила подушку на место и вернулась за компьютер.

— Мы можем поговорить наедине, агент Стюарт? — спросил отец.

Ее лицо тут же окаменело от страха.