полом в церкви… Ну, что решил?
— С вами иду.
— Я возьму этого гнедого — тебе он не по Сеньке шапка, а Степан для тебя найдёт лошадь посмирней. Степан, глаз с него не спускай. Если что, головой ответишь.
Красовский резко развернулся и громко скомандовал:
— Приготовиться к бою!
Прозвучали команды младших командиров, партизаны стали суетливо собираться и тушить костры.
— По коням! — скомандовал Красовский и вскочил на гнедого. — Никакой пощады врагам революции!
Степан тяжело вздохнул и помог Павлу забраться в седло. Старая вороная лошадь под Павлом не шелохнулась.
До села доскакали быстро. Белые то ли не ожидали внезапной атаки, то ли с их орудиями что-то случилось, но конница красных с гиканьем и криками «ура!» влетела на центральную улицу, не встретив большого сопротивления. Из домов выбегали люди в серых шинелях, сверкали сабли, и как подрубленные серые деревца падали стрелявшие из винтовок солдаты. Немало полегло и красных. Всё это Павел наблюдал со стороны. Его кляча отстала, однако Степан, ехавший сзади, не понукал её. Он тоже явно не спешил. Павлу пришлась по душе нерасторопность этого мужика. Но пуля всё же настигла лошадь Павла. Вороная упала на бок, Павел вылетел из седла и, ударившись головой о камень, затих. Он не видел, как Степан схватился за грудь и тоже свалился на землю.
В том бою комиссар зарубил черноусого полковника, а ротмистр застрелил Красовского и сам упал замертво от сабельного удара.
Гнедой конь, потеряв красного всадника, вернулся назад и склонил голову над Павлом. Тот вздрогнул от тёплого лошадиного дыхания и открыл глаза. Сел, обхватил окровавленную голову руками. Кто-то тронул его за плечо. Павел поднял глаза и увидел Володю. Тот держал под уздцы белого коня.
— Ты ранен? — спросил Володя.
— Ерунда. Только голова гудит.
— Там всё кончилось. Поедем в село. Всё равно надо идти к людям, — сказал Володя.
Они въехали в село. Повсюду лежали убитые. Замерли рядом оба офицера и комиссар. Они лежали бок о бок, и их открытые глаза смотрели в холодное серое небо Родины. На створке медленно раскачивающихся церковных ворот висел пригвождённый к ним штыком отец Амвросий. Не было слышно ни единого звука, кроме скрипа этих ворот.
— Кто это сделал? — воскликнул, содрогаясь, Володя. — Столько крови! Зачем?
— Поехали отсюда, — сказал Павел, ёжась от холода. — Нет тут никакого магазина, и хлеба нет.
Они выехали за околицу. Кони сами несли их в сторону реки. Неожиданно потеплело.
У берега спешились. Вода была спокойной, на её поверхности играли золотые искорки заходящего солнца.
— Вот вы где, ребята! — услышали они крик Олега. — Что же вы делаете? Мы вас целый день ищем. Где вы пропадали?
— В село за хлебом ездили, — ответил Володя.
К Павлу подбежала Наташа:
— Миленький, что у тебя с головой?
— Упал с коня.
— С какого коня? — не поняла Наташа.
— С гнедого…
— Ну тебя, Володя, вся майка в крови и губы разбиты! — сказал Олег. — Что же с вами случилось?
Володя оглянулся, ища глазами коней. Их нигде не было.
— Вы нам всё равно не поверите, — махнул рукою Володя.
Уже в городе, прощаясь, Павел сбивчиво говорил Володе:
— Знаешь, я решил не ходить на митинг. И вообще, завязываю с политикой. Понимаешь, то, что произошло с нами… эти кони, появившиеся ниоткуда и ушедшие в никуда… всё это не случайно. Я вот думал: почему мы? Ну кто мы такие? Не герои, не вожаки, так, маленькие люди. Но кем бы мы стали завтра, что сотворили? И не могли ли мы приблизить последние времена?
— Я тоже думаю, что нас выбрали не случайно, — помолчав, согласился Володя.
Увидев перебинтованную голову сына, мать Володи всплеснула руками и запричитала:
— Сынок, да кто ж тебя так? Или в аварию с Павлом попали?!
— Ну что ты, мама. Я просто покатался на лошади… Извини, мне кое-что надо сказать отцу.
Володя прошёл в кабинет. Отец стоял у распахнутого окна. Он заметно осунулся за последние дни, словно сразу постарел на несколько лет.
— Папа, я вот что хотел предложить тебе. Наша старая дача в Жаворонках… Давай продадим её, а деньги пошлём тёте Ире. Надо спасать малыша. Только, пожалуйста, не сотрудничай с этим подлым издательством, не пиши эту книгу!
