Что ж, сильно сказано. Решительно. Он о себе высокого мнения. Но надо признать, горькая правда заключается в том, что мнение это обоснованно.
Я не стал высказываться вслух. Впрочем, это мало чего меняло.
— Расскажи-ка мне про этого Бобика с двумя парнями в одном трупе.
Если бы Старые Кости не умер триста лет назад, он наверняка повалился бы и колотил по полу лапищами в досаде на мою непроходимую тупость.
— Мне все-таки хотелось бы понять, в чем здесь дело.
Мне и впрямь очень и очень хотелось узнать причину этого ночного налета.
— И как ты все это выяснил? — Чем больше он объяснял, тем меньше я понимал. Правда, честно говоря, он и сам, казалось, изрядно озадачен.
— Э… — вообще-то всякие странности встречаются то и дело. А при моем роде занятий эти странности становятся почти что нормой.
Но, пожалуй, нет ничего более странного, чем простые люди.
На то, чтобы совладать со своими органами речи, мне понадобилось время.
— Мне приходилось встречаться с вампирами и зомби, — произнес я наконец. — С единорогами-людоедами. Со сбрендившими богами. И еще сильнее сбрендившими монахами. Добавь к этому несколько полков профессиональных убийц и не менее профессиональных психов. Черт, я ведь почти все время борюсь за выживание в обществе Тинни Тейт и Белинды Контагью. Но что происходит здесь — не понимаю. Какая-то совсем уже дикость.
Мысль эта прозвучала у меня в голове как-то удивленно и, я бы сказал, раздосадованно. Большая часть живых существ — все равно что открытая книга. Тайны свои они могут сохранить, только держась подальше от тех, кто их читает.
Я покосился на Барата Альгарду. Тот сидел огромным, одеревеневшим подобием зомби.
Любящий отец. Громила. Готовый крушить всех и вся ради своего ребенка. Ну, или внука — слишком странного даже по меркам компании Кипа Проуза.
— Чего-то тут, Старые Кости, не сходится. Черт, было же у меня ощущение, что вся эта нехитрая история обернется чем-то на редкость темным. — И то правда, до Альгарды я уже начинал видеть просвет. Огромные жуки — всего лишь…
Должно быть, это здорово уязвляло его самолюбие. Признавать свое поражение — не в его привычке.
Надо признать, дураками мы чувствовали себя оба. У нас имелось практически все, чтобы определить характер угрозы, но увидеть это мы не могли. Даже опытный детектив не в состоянии видеть того, что считает невозможным. Да и Покойник в этом случае оказался слеп.
В деле оказались замешаны магия и заклинатель. Отсюда следовало, что все должно вращаться вокруг этой магии.
Что ж, магия так магия. Правда, я достаточно набил уже синяков, вслепую колотясь башкой о стену.
— Ладно. С чего начнем? Чего вообще хотел здесь этот Альгарда?
— Но зачем? — Вздор какой-то. — Я не вижу тут никакого смысла. — Впрочем, жизненный опыт показывал, что вздор и бессмыслица — обычные явления. Во всяком случае, в моей жизни.