В это миг откуда-то снизу послышался приглушенный вскрик. Снайпер разом замолчал и оба дозорных, как по команде повернули головы в сторону спящих товарищей — странный, тревожный звук исходил именно оттуда.
— Смотри в оба, я проверю! — вскочил сержант и, пригнувшись, побежал вниз.
Оказавшись возле своих, он увидел двух офицеров и прапорщика, копошившихся над Рулем и пытавшихся разбудить молодого парня. Остальные бойцы, проснувшись, сидели и удивленно хлопали глазами.
— В чем дело? — вполголоса справился Серов, — кто кричал?
— С Тоцким какие-то проблемы, — коротко ответил капитан Торбин и, обращаясь к Воронцову и Шипилло, сокрушенно произнес: — Ни черта не понимаю — он отдежурил вместе со мной и укладывался спать абсолютно здоровым.
— Сердце работает? — поинтересовался Циркач.
— Что-то не разберу… — переключился с запястья на сонную артерию рядового опытный снайпер. Сергей долго ощупывал его шею, затем приник ухом к груди, а через минуту тихо и трагично вымолвил: — Он мертв.
Семеро спецназовцев продолжали путь. Теперь впереди в паре с Шипилло шел рядовой Иван Бояринов.
Час назад отряд похоронил Анатолия Тоцкого: бойцы аккуратно уложили тело в узкую ложбину — извилистую оконечность неглубокой балочки, присыпали замлей и замаскировали могилу прошлогодней сухой листвой. Причину внезапной смерти Торбин установил, внимательно осмотрев тело подчиненного. Чуть выше локтевого сустава обнаружились две маленькие свежие ранки — следы от змеиного укуса.
— Под каким только обличием не появляется на войне смерть, ядрен-батон, — глухо проворчал Шип, стягивая шерстяную шапочку, похожую на лыжную.
Остальные шестеро спецназовцев с сумрачными, суровыми лицами сняли банданы — головные косынки защитного цвета и с минуту постояли над последним пристанищем их мертвого товарища.
— Пусть тебе эта земля станет родной. Прощай Анатолий… — прошептал прапорщик в благоговейном молчании своих коллег.
Командир группы отметил место захоронения на карте черным крестиком, еще раз взглянул на неприметный холмик и дал команду двигаться дальше…
На первый взгляд характер Торбина казался весьма непростым, а порой и откровенно тяжеловатым. Он никогда не стремился поделиться с окружающими сокровенными мыслями, никогда не лез в душу, и вообще производил впечатление замкнутого, молчаливого человека. Иногда, оттого, что больше слушал, нежели говорил сам, у случайного и чрезмерно говорливого собеседника складывалось ошибочное мнение, будто имеет дело с ограниченным солдафоном, наделенным посредственной сообразительностью. Лишь немногие из тех, кто знал Станислава значительное время, могли по достоинству оценить и его аналитический ум, и способность мгновенно принимать единственно верные решения.
Еще мальчишкой он с неизменным интересом зачитывался книгами о войне, с одержимостью смотрел скупые телевизионные репортажи о вводе ограниченного контингента войск в Афганистан. Постепенно, годам к четырнадцати, в сознании сформировалось твердое желание стать военным. Упрямый юноша напрочь отвергал мысль связать судьбу с каким-нибудь заурядным и скучным гражданским ВУЗом. Слишком много наглядных примеров преподносила жизнь, в которых представители рафинированной интеллигенции становились типичными серыми спецами; спивались, жалуясь на незадавшуюся карьеру; или попросту влачили тщедушное бытие.
Торбину также в начале пути частенько приходилось пенять на неудачи. Винил же он во всем собственную молодость. Вроде бы и времени понапрасну не терял: с девяти лет серьезно увлекся боксом; в аккурат после школьной скамьи без проблем поступил в Рязанское десантное; в девятнадцать стал мастером спорта; сразу по окончании училища успел побывать в Чечне… Но как-то так получалось, что на месяц-два, а иной раз на полгода, Стас повсюду немного запаздывал. Стоило выиграть в своей весовой категории чемпионат страны среди юниоров и стать реальным кандидатом в сборную команду Советского Союза, как распалась огромная держава. Едва примерил курсантскую форму выпускного курса, как элитные спецподразделения «Вымпел» и «Альфа» перестали присылать кадровиков на смотрины с целью отбора лучших. Попав же лейтенантом в окрестности Грозного, застал не ликвидацию бандформирований, а скорее поспешное бегство федералов из мятежной республики — угольки первой чеченской кампании к тому времени уже дотлевали.
Возможно, так и пришлось бы причислять себя к когорте вечных неудачников, не разразись вскоре вооруженный конфликт в Закавказье с новой, неистовой силой, и не встреться он несколько лет назад с одним замечательным человеком — полковником Львовским.
Теперь все изменилось — Торбин стал сотрудником отряда специального назначения воздушно-десантных войск и ездил на берега Терека и Сунжи, словно на работу. Три месяца командировки с боями, спецоперациями, оглушающей усталостью и ранениями пролетали как один день. Потом тянулся отдых от трех до шести месяцев, с размеренной службой на основной базе бригады, что квартировала в пригороде северной столицы…
В училище за Станиславом увязалась странная кличка — Гросс, что происходила от высшего звания в шахматном мире. Нет, шахмат он не любил, да и играть-то в них пробовал всего дважды. Ветер дул с другой стороны: на зависть многим однокашникам молодой человек обладал отменной целеустремленностью и невероятной физической выносливостью. Этот комплекс качеств помогал всюду — на полигонах; в спортзалах; во время изнуряющих кроссов… Но, пожалуй, главным фактором появления прозвища послужило умение Торбина использовать свой двужильный организм в боксерских поединках. Даже когда жребий сводил с более мощным бойцом и, казалось, не давал Стасу ни единого шанса, он грамотно распределял силы на весь бой — оборонялся, технично работая вторым номером и, беспрестанно двигаясь по квадрату, до предела изматывал оппонента. В последнем же раунде, будто сбросив сонливость, перехватывал инициативу, и постепенно переходя от «пиано» к «фортиссимо», ошеломлял соперника неистовым натиском. А дальше… В концовке единоборства одаренному боксеру, владеющему к тому же и ужасающей силы ударами с обеих рук, как правило, не составляло труда уложить соперника на пол.
С первого же курса Гросс сражался исключительно за звание абсолютного чемпиона училища, побеждая без разбора и сверстников, и старшекурсников, и офицеров. Единственный проигрыш в первом финале соревнований счел досадной осечкой. Начиная со второго первенства, неудачи стали обходить стороной. А еще через год к золотой медали чемпиона страны среди юниоров, Станислав добыл звание чемпиона Вооруженных Сил. Отныне выйти на ринг против него счел бы за честь любой десантник или морской пехотинец нашей необъятной державы.
По окончании училища, Торбина определили в десантную бригаду под Орлом. Именно оттуда в составе лучшего батальона он и был впервые командирован в Чечню. Но тот вояж молодого лейтенанта на Кавказ стал скорее ознакомительным, — этакой короткой, необременительной экскурсией.
А чуть позже в его жизни произошло знаменательное событие, заставившее смягчить категоричную убежденность в своей неудачливости…
На неофициальном чемпионате десантных войск Станислав легко разобрался в нескольких боях с оппонентами в среднем весе. Супертяжей в элите никогда не держали, посему в последнем и самом зрелищном финале перед зрителями предстали два тяжеловеса. Когда и в этом поединке была поднята рука победителя, большезвездные организаторы посовещались и постановили в оставшиеся по регламенту три дня состязаний устроить шоу — показательные пятираундовые бои четырех чемпионов соседних категорий.
В первый день на ринг вышли легковес и боксер полусреднего веса. Победу в драматичном бою, как и ожидалось, одержал более тяжелый спортсмен. Спустя сутки победитель вновь надел перчатки — предстояло помериться силами с Торбиным. Гросс не стал плести мудреных стратегий — если суждено было взять верх, то на следующий день предстояло держать экзамен перед тяжем, которому до приставки «супер» не хватало десятка килограмм. И во втором раунде взыскательный судья остановил встречу в виду явного преимущества Стаса, объявив его победу техническим нокаутом.
Наконец, наступил третий, решающий день.
Стартовый трехминутный отрезок Торбин выстоял. Тяжеловес — мастер спорта из Пскова наседал и также рассчитывал закончить единоборство досрочно. С точки зрения неискушенных зрителей, в изрядном количестве собравшихся поглазеть на диковинную дуэль, все основания для этого у псковича имелись — прекрасная техника; преимущество в весе, габаритах и силе; уверенность и, наконец, масса завоеванных ранее титулов. Уступал он Станиславу, пожалуй, только в двух компонентах: быстроте реакции и подвижности. О выносливости в начале боя судить было рановато.
Второй и третий раунды прошли по сценарию первого — Гросс старательно удерживал дистанцию; беспрестанно маневрировал вдоль канатов, уходя от кулаков-кувалд тяжа и изредка, аккуратно контратаковал. Соперник, в свою очередь, гонялся за ним по рингу, пытаясь загнать в угол и провести серию мощных ударов. Невзирая на очевидную разницу меж физическими данными боксеров, зрители освистывали оборонительную тактику Торбина — толпа жаждала жестокого зрелища, а не противостояния интеллектов.
После гонга, ознаменовавшего начало четвертого раунда, Стас допустил ошибку. Оппонент вышел из своего угла чуть медленней, чем раньше; перчатки были опущены ниже и уже не прикрывали подбородка; дыхание явно не успело восстановиться во время короткой паузы. Видимо, все это и подтолкнуло Гросса на включение активных действий. Противник пропустил пару чувствительных крюков, одарил его недоуменным взглядом и, не обращая внимания на притихшую толпу, стал понемногу отдавать инициативу. Однако минутой позже, воспользовавшись сократившимся меж ними расстоянием, сам набросился на Станислава…
Очнулся лейтенант на полу. Открыв глаза, он увидел судью, выбрасывавшего пальцы и называвшего цифры под оглушительный рев трибун:
— Четыре! Пять! Шесть!..
К «десяти» парень твердо стоял на ногах, но противник, глядя на него из-под лобъя, ждал команды «бокс», желая окончательно добить ослабленную жертву. Однако на сей раз ошибся он…
Команда на продолжение боя слетела с уст рефери одновременно с гонгом и здоровяк, недовольный отсрочкой победы, поплелся в угол, где два довольных секунданта не преминули поздравить подопечного с близким успехом.
Наставник Торбина не был в прошлом великим боксером, но дело знал неплохо, да и натуру настырного атлета успел изучить достаточно. Обтирая его плечи и шею влажным полотенцем, он обмолвиться всего лишь одним советом:
— Громила вот-вот сникнет. Проведи еще пару хороших серий в корпус — окончательно сбей его дыхание и приступай.
Наконец, стартовал последний трехминутный отрезок. Соперник действительно выглядел уставшим — сказались четыре раунда бешеной карусели, закрученной на ринге. Стас же, включив второе дыхание, смотрелся свежо и невозмутимо — словно и не было тех оглушительных ударов, лишивших его на несколько секунд сознания.
Все отныне переменилось в квадрате, ограниченном канатами. Тяжеловес огрызался; почти не перемещаясь, уходил в глухую защиту и все чаще пытался обхватить проворного и неугомонного боксера руками. Не поддаваясь на уловки, тот с кошачьим проворством появлялся то слева, то справа от
