сложившееся в его сознании. Мексиканская проститутка (наверное, она в самом деле уехала, а не умерла) была отравлена точь-в-точь, как Ингрид Бергман в «Дурной славе» Альфреда Хичкока. Сутенер в Тусоне задушен, как криминальный авторитет Дядюшка Джо в «Печати зла» Орсона Уэллса. Мать-одиночка в Сан-Диего зарезана и брошена в воду, как Шелли Уинтерс в «Ночи охотника» Чарльза Лотона.
Теперь Стив понимал: все это ему знакомо. Потому он так легко и представлял себе эти сцены, потому и верил им так безоговорочно, что уже видел их. Просто переносил в реальность убийства, представавшие перед ним на экране.
А на самом деле, скорее всего, и не было никаких убийств.
Ему вспомнился Дон Кихот – рыцарь-мечтатель, видящий мир сквозь призму своих романтических литературных вкусов. Мельницы казались ему великанами, стадо овец – армией врагов. Вот и Стив заблуждался, увидев в воспоминаниях о старых фильмах убийства, совершенные отцом.
А получив «позволение» от него, начал убивать людей и сам.
Притом что отец ничего такого не делал.
Всё лишь он сам.
Стив перестал бегать по комнате, остановился у окна, вглядываясь в темноту. Он заперт в кошмаре, из которого нет выхода, и кошмар этот – дело его собственных рук…
Хотя нет.
Выход есть.
Можно подчистить концы. Избавиться от всех, кто может что-то знать или подозревать, начиная с Джессики Хестер в Коппер-Сити. И, разобравшись с ними всеми, уйти на покой, как и отец, зажить честной и простой жизнью добропорядочного гражданина…
Но отец не уходил на покой. Отец просто никогда ничего такого не делал. Он не был серийным убийцей!
Неважно. Отец такого не делал – а вот ему придется. Убрать, одного за одним – всех, кто может указать на него пальцем. Обеспечить себе безопасность…
Нет! Именно этого и нельзя. На самом деле надо завязать. Просто завязать. Прекратить убивать, немедленно, и двигаться дальше, не оглядываясь.
А как же те, кто может его разоблачить? Им надо заткнуть рты…
Нет. Стоп.
Дело ведь не в этом, правда, Стив? Никто тебя ни в чем не подозревает, никто не идет по твоим следам.
Никакой опасности нет.
Ты просто хочешь убивать. Снова и снова.
Стив опустил глаза на свои руки. Увидел, что они сжаты в кулаки, усилием воли разжал пальцы. Покосился на приоткрытую дверь в спальню, темную и мрачную, словно гробница. Там, в шкафу, лежит вместе с прочим оружием отца блестящий, чисто вымытый мачете. Оружие – вот единственное, что не укладывалось в новую картину. Зачем отец купил эти ножи, зачем хранил их все эти годы? На этот вопрос Стив никогда не узнает ответа. Может, как сувенир на память, а может, втайне и мечтал…
Стив зажмурился так, что заболели глаза. Нет, довольно! Все это должно остаться позади. Да, он… наделал глупостей. Совершил много ошибок. Но пусть прошлое в прошлом и остается. Прошлого не исправишь; зато в будущем он сам себе хозяин. Какими станут все эти дни, месяцы, годы жизни – зависит только от него самого.
С прошлым покончено. Он никогда больше никого не убьет.
Никогда.
Никого.
Не убьет.
Глава 36
Я – Бог
Я – Бог. Сижу на задней парте, притворяюсь, что учусь в шестом классе и слушаю ту скучищу, что рассказывает миссис Киф про Колумба. То и дело она строго смотрит на меня: я притворяюсь, что пропускаю мимо ушей ее вопросы, и она думает, что я не читал главу учебника, заданную на сегодня.
Она ведь не знает, что я Бог.
Никто не знает, что я Бог. Я здесь всего несколько мгновений – но создал воспоминания о Стивене Блае, том мальчике, которым притворяюсь, и внушил их всем окружающим. Джейсон Бивенс, тот, что сидит рядом, думает, что я его лучший друг. Думает, что мы росли вместе. Что живу я в трех домах от него и всегда там жил. Что моя сестра встречается с его братом, а наши отцы каждое утро вместе ездят на работу.
Но все это я внушил ему сам. У меня нет сестры. Нет отца. Я не живу в трех домах от него и никогда не жил.
Мне нравится сочинять такие истории. Надо же как-то развлекаться! Скучно быть Богом. Я придумываю себе жизнь и заставляю всех вокруг поверить, что я обычный человек. А потом, когда надоедает, стираю их воспоминания – и никто обо мне не вспоминает.
