Стив остановился. Затем подошел поближе и стал рассматривать оружие. Откуда оно? Из Вьетнама? Да, скорее всего. Раньше Стив этих вещей не видел. И ничего удивительного: своими военными воспоминаниями – ни в каком виде – отец с ним не делился, и об этом периоде в жизни отца Стив ровно ничего не знал.
Он наклонился, поднял мачете, повертел в руках. Представил себе, что, как в кино, прорубается сквозь джунгли. Пожалуй, рубить пришлось бы двумя руками.
Лезвие выглядело блестящим и очень острым. Все лезвия блестели, словно ими никогда не пользовались.
– Твой отец хранил, – послышался сзади голос матери.
От неожиданности Стив едва не уронил мачете. Он не слышал, как она подошла.
– Я нашла их, когда собирала вещи. Он держал их в нашей спальне. У нас в шкафу.
Трудно было поверить, что на памяти Стива эти двое ни разу не повысили друг на друга голос. Нередко они сердились на него, но никогда – друг на друга. Кто бы мог подумать, что под внешним благоообразием скрывается такая неприязнь?
Впрочем, в жизни отца было немало такого, о чем Стив прежде и подумать не мог.
Он осторожно положил мачете.
– Должно быть, привез их из Вьетнама.
– Не знаю, откуда он их привез. Не знаю, откуда что он брал. Да и плевать мне.
– Мама, он умер, – мягко сказал Стив.
– И что? Это не извиняет того, кем он был. И чем занимался.
Сердце Стива учащенно забилось. Он облизнул вдруг пересохшие губы.
– Мама…
– Не мамкай!
– Но…
– Почему ты все время его защищаешь? Твой отец был чудовищем!
«Чудовищем»?
Стив застыл. Затем медленно повернулся к матери. Она не сводила глаз с коллекции оружия; на ее лице читались ненависть и омерзение. С такой неутолимой злобой жертва смотрит на труп своего мучителя: ее не жалели – и она не знает жалости.
Это все меняет, лихорадочно думал Стив. Он не знал, что видела или пережила мать; но она знает об отце – а значит, нельзя полагаться на ее молчание. Она ненавидит отца и в гневе может проболтаться. Мать никогда не умела держать себя в узде; а кроме того, она религиозная фанатичка и верит, что всеми ее словами и действиями руководит Бог.
Ей придется уйти. Он этого совсем не хочет; но, как и во всех предыдущих случаях, такова необходимость. Надо защищать не только доброе имя отца, но и собственную жизнь. Если власти узнают, что совершил его отец, им нетрудно будет перебросить мостик и к сыну.
– Ты не знаешь, что за человек был твой отец, – сказала мать.
Стив рассеянно кивнул. Думать приходилось быстро. Она – пожилой человек. В жизни ее в последнее время было много горя: смерть мужа, а перед этим – постигший его инсульт, безумие, агрессия. Вполне понятно будет, если эта ноша окажется для нее непосильной, если она решит разом со всем покончить.
Но как?
В доме много рецептурных таблеток – и ее, и оставшихся от отца. Оба они принимали множество лекарств от разных болезней, а когда отец сломал ей руку, матери выписали болеутоляющие и антидепрессанты. Именно так люди чаще всего кончают с собой, верно? Чисто, относительно безболезненно, куда проще, чем вешаться или резать вены.
Стив схватил мать за руку: он хотел отвести ее на кухню, где хранились лекарства. Она, нахмурившись, отстранилась.
– Что ты делаешь?
– Хочу тебе кое-что показать.
– Ну покажи. – Руку она не дала, но пошла за ним через столовую на кухню.
На всякий случай он задернул занавески.
– Так что же? – спросила она.
Не отвечая, Стив открыл крайний правый ящик кухонного шкафа над раковиной. Здесь, на нижней полке, стояли в несколько рядов флакончики с белыми колпачками.
Отлично.
