целитель вскочил и отложил рукоделие на табуретку.
– Эдди! Вы снова в добром здравии. – Он поспешил к нам и оглядел меня с ног до головы. – Полностью здоровы.
– Как Рис?
– Поправляется.
– Почему так долго?
Мильтон пожал плечами:
– Столько, сколько нужно. В конце концов он будет здоров так же, как вы.
– Ты уверен?
Будь эта дверь потоньше, я могла бы что-нибудь расслышать – как Рис дышит или ворочается.
– Он говорит?
Говорит ли он обо мне?
– Когда я захожу проверить, удобно ли ему, он всегда спрашивает о вас.
Всегда! Каждый раз! По моему лицу расплылась глупая улыбка.
– Скажи ему… скажи ему, что я заходила повидать тебя. Скажи, что я велела ему поправляться, и как можно скорее. Скажи…
Я остановилась. Что «скажи»?
«Скажи ему, что я его люблю».
Он это знает.
– Скажи, что я по нему скучаю.
Мы с Мэрил ушли. Сестра устроила мне экскурсию по замку фейри и его садам. Замок, казалось, не имел границ. Коридоры бесконечно поворачивали и извивались. Надеюсь, мне не придется самостоятельно искать свою комнату. Стены коридоров и палат были украшены громадными гобеленами, живописующими приключения Друальта. Один я изучала пристально, сравнивая с собственными усилиями в акварели и вышивке. Здешние цвета были сочнее, чем мне когда-либо удавалось добиться, а изображение отличалось потрясающим реализмом.
– В твоих портретах больше чувства, Эдди, – сказала Мэрил.
Ее замечание меня порадовала, но правота его вызывала сомнения.
– А что это за приключение? – В «Друальте» мне такого не попадалось. – Что это за чудище?
Тварь напоминала громадного крылатого краба, огнедышащего, как дракон, с острыми как бритва жвалами.
– Это Идрид. Единственный в своем роде. Друальт неделю с ним бился, пока не одолел.
Меня уже подмывало спросить ее, откуда ей-то известно про приключение, не упомянутое в «Друальте», но я вовремя опомнилась. Она же фейри. Ей положено знать.
Мы вышли из замка, и Мэрил повела меня в сады, где весенние, летние и осенние цветы цвели одновременно. Моего уха снова коснулось пение, разбудившее меня в первый раз.
Стоял розовый рассвет или закат ясного теплого дня. Бродили мы долго, но солнце не поднималось и не садилось, а лишь трепетало на краю, вечно полное обещания.
– Как высоко мы находимся? Какая высота у горы Зириат?
– Она в полтора раза выше высочайшего пика в Эскернах.
– А есть в Бамарре существа, способные увидеть ее?
– Ни одного. Даже драконы не видят, хотя они знают, где она находится.
Непонятно, почему мы не мерзнем здесь, на такой высоте. По тропинке в нашу сторону направлялась фейри, яркий вихрь света. Я присела в реверансе и не смела поднять голову, пока она не прошла. Зато потом уставилась на удаляющуюся фигуру во все глаза. Казалось, она скорее скользит, нежели идет, напоминая ветерок, внезапно ставший видимым.
– Мэрил, а каково это – быть фейри?
– Не знаю, сумею ли описать. – Сестра помолчала. – Люди… нет, не так. У меня было острое зрение. Помнишь?
Конечно я помнила.
– А теперь оно еще лучше. – Она глубоко вздохнула. – Я могу видеть дальше, чем ты в подзорную трубу, и одновременно смотреть на тебя. Прямо отсюда я ощущаю жар Бамаррской пустыни. Чувствую, как по песчаной дюне сползает чайная ложка песка. Слышу, как ветер свистит вокруг звезд. Если мне понадобится, я могу на миг оставить тебя, чтобы подвинуть звезду.
Подвинуть звезду? Зачем ей это может понадобиться?
– Ты говорила, быть фейри – значит переживать более яркие приключения, чем ждали тебя в Бамарре. Что за приключения?
Она взяла меня за руку и подвела к скамье.
