– Ага. Особенно на Калке вы их бивали.
– Ну ты, косоглазый, – вскочил рязанец, – на Калке меня не было, потому три Мстислава и опозорились. Да и твои земляки только бегать с поля горазды, рожа ты половецкая.
Азамат схватился за рукоять сабли:
– Пошли, выясним, как кыпчаки от русичей бегают…
– Тихо, тихо, – вмешался Юрий Всеволодович, – сядь, Ингварь. Да и ты, бряхимовец, не забывайся. Чай, не драться сюда приехал, а договариваться. А посольство мы живо снарядим. Дмитрия Тимофеевича уговорим, князя Добришского: он и у нас уважаем, и в Бряхимове его помнят, покойного царя Габдуллы другом был, так? Его ваши визири послушают, найдут согласие. Верно?
Азамат кивнул:
– Конечно. Дмитрий мне – побратим, кровью о дружбе клялись. А в Булгаре Кояш-батыра помнят и любят.
– Вот и славно. А, чтобы время не терять, сейчас всё и обговорим.
И велел пригласить добришского правителя.
Неопытные волчата-подростки часто на таком попадаются: бросаются в погоню азартно, молодых лап не жалея, несутся бестолковой кучей за стадом джейранов да потявкивают от предвкушения. Только азарт – плохой союзник на охоте. За дыханием не следят, устают быстро и добычу упускают. А кому и рогами острыми в бок достанется или копытом раздвоенным по морде.
Старый волк так не поступает. Выследит добычу, найдёт след – и побежит рысью ровной, размеренной. Час будет бежать, два, сутки – пока запыхавшиеся антилопы не растеряют сил и упрямства, не склонят обречённые головы перед неизбежностью, утратив надежду.
Субэдэй злился: не заладился поход. Один тумен гоняется за бестолковыми саксинами по обоим берегам Итиля, второй завяз в боях с увёртливыми башкирами в междуречье Джаиха и Агидели, заблудился в лесистых холмах Предуралья. А постоянные мелкие стычки с отрядами Алтынбека успеха не дают – не удаётся через широкий Джаих перебраться, в булгарскую землю вгрызться, силы-то распылены. И винить некого, кроме себя: изменил привычному хладнокровию, дал чувствам победить мудрый расчёт. Будто не седобокий волк, а бестолковый щенок в курятнике: то на одну птицу бросится, то на другую, оглохший от истеричного кудахтанья, ослепший от крутящихся в воздухе перьев.
Месть! Вот что выжгло душу, затуманило разум, заставило сердце колотиться, будто перед первой в жизни женщиной. Хочет Субэдэй побыстрее все препятствия проломить, отбросить, чтобы наконец-то добраться до вожделенной добычи; чтобы с живого Кояш-батыра кожу собственноручно содрать, напиться местью, как родниковой водой, утолить огонь.
Слуги от Субэдэя прячутся, Кукдай растерянно противоречивые приказы исполняет, молчаливые нукеры мрачными тенями за спиной – будто воплощение упрёка.
– Отстаньте! – крикнул темник. – Дайте одному побыть, подумать.
Нукеры молча переглянулись. Опустились на землю, икры скрестили, затеяли игру в кости. А старый полководец, кряхтя, припадая на ноющую ногу, забрался на холм – в одиночестве ветром степным омыться, продышаться.
Там – балбал поваленный, древний. Чей он? Кто поставил, когда? Зачем? Неведомо. Веками по коридору между Хвалынским морем и Уральским хребтом идут и идут народы на закат, будто само солнце их в спины толкает, будто ветер с востока отрывает от земли предков и гонит, гонит… Несутся скакуны, скрипят колёса повозок, извергает искры горящая степь – и нет этому походу конца.
Но в этот раз – всё. Покорится неведомый Запад, падут на колени перед силой Империи народы степные и лесные, равнинные и горные, распахнутся ворота городов, и зашипит волна Последнего моря, подобострастно омывая копыта монгольских коней, словно кроткая наложница – уставшие стопы хозяина…
Субэдэй сел на нагретый камень, подставил лицо ласковому вечернему солнцу, задумался.
– Что, отдыхаешь, приятель?
Разгневанный темник оглянулся: кто посмел нарушить его одиночество? Увидел знакомую фигуру в чёрном балахоне, узнал уродливое лицо, перекошенное ужасной улыбкой.
– Опять ты. Я думал, тебя давно медведь в тайге задрал. Нет от тебя покоя нигде, шаман. И откуда ты берёшься?
– Я не таёжник, соврал в прошлый раз, – усмехнулся Барсук, – терпеть не могу ни лес, ни степь вашу дурацкую. Тошнит меня от дикой природы, дикого времени и диких людей, да ничего не поделаешь – служба. И говорил тебе: я, как тот древесный червь, знаю ходы в пространстве и времени. Где хочу – там и появляюсь.
– Где угодно? – удивился темник.
– Ну, не совсем так. Вернее, совсем не так, приврал для красоты, – признался Барсук, – только объяснять долго, да всё равно не поймёшь. У меня дело к тебе, темник. Дай мне тысячу всадников, и я тебе живого Алтынбека притащу на аркане. А уж он булгар к покорности приведёт, положит к твоим ногам. Ты ведь этого хочешь?
