наглядности использовали детей слуг. Ну, то есть молодой графчик сидит на уроке математики и козюльки из носа достает, а ремня по заднице за это получает сынишка слуги. Вот так и Валентин Дако в свое время учился грамоте, присутствуя на уроках своих господ, ну и подставляя свои нижние полушария за их шкоды и проделки. В общем, я даже вздрогнул, представив себе эту картину. Но что самое главное и поразительное, мальчик ведь выучился! Вы представьте себе, он просто стоял в уголочке, не имея ни листочка бумаги, ни права даже рот открыть, чтобы переспросить о чем-то учителя, он просто получал по заднице, стоя незаметной тенью и год за годом постигая азы наук.
Нет слов, одни эмоции. Юный Валентин, мало того что получил образование научное, так и еще неплохо поднаторел в светском деле, наблюдая из-за спины отца дворецкого за тем, что и какой вилочкой должно есть, кого и в каком порядке нужно представить и многие другие нюансы из жизни аристократии. Со слов Хенгельман, он еще и танцевал как бог, явно не чета мне, топтуну бальных залов и дамских ног.
Да уж, из таких людей гвозди бы делать, дома веками бы стояли. В тринадцать, слышите? Тринадцать лет, без единого гроша за душой, в штанах с дырками на коленях он прибыл в столицу, ища лучшей доли, ну а формально сбежав из дома, чем, насколько я понял, нарушил запрет на свободное перемещение дворовых или, кто они там по-правильному, слуг. Насколько я помню, это ему могло вылиться в травлю псами на заднем дворе, если бы поймали, ну или забили бы конюхи вожжами до смерти, это уже на усмотрение хозяина.
Правда, миновало, как я понял, его даже не спохватились, слугой меньше, слугой больше, в конце концов, кто их считает? В общем, прибыл он в столицу, где после долгих мыканий и различных подработок попал подмастерьем к целителю державшему небольшую лавку в городе. Так уж получилось, что при всем своем капитале за пареньком в наличии был большой багаж порядочности. Он не стал очередным попрошайкой или мелким воришкой, что сотнями кружили по запутанным улочкам города, не имел привычки брать чужого, предпочитая иметь за душой что-то свое, посему, а также благодаря хорошему воспитанию и образованию, его смело приютил в своем доме Отто Хенгельман, папа сами понимаете кого.
Господин Хенгельман, хоть и имел диплом мага короны, был человеком небогатым. Один дом в два этажа, первый из которых и занимала его лавка знахаря, где он продавал ряд снадобий и иногда практиковал как врач, принимая не очень сложных пациентов. Один маленький коник с повозкой, кухарка и старый слуга, который занимался маленьким садом, разбитым на заднем дворе. В принципе все. Уже в годах, вдовец, единственным сокровищем которого были две маленькие дочки Мила и Апри, ну и теперь любознательный и сообразительный парнишка, которому он потихоньку стал передавать свое нехитрое ремесло.
Нет, не подумайте, не было там ТОЙ любви. Валентин стал для девочек, которые были младше его на пару лет, старшим братом, которого у них никогда не было. Умный, статный, воспитанный и такой заботливый и добрый. Тут надо сказать, наверно, что не в пример своим нареченным сестричкам. Бабуля с сестрицей в молодости, что называется, «отжигали» по полной, доводя отца до седых волос и сердечных приступов, и хорошо, нет, даже не так, просто замечательно, что в моменты запойной юности рядом с этими бесовками был такой брат. Сколько он их вытаскивал в пьяном угаре из различных «бардаков» домой, сколько выручал в темных подворотнях, куда непослушные совали нос, этого уже, наверно, не сосчитать и не припомнить. С малых лет он встал надежным каменным плечом, скалой от всех ветров и ненастий, защитой взбалмошным девчонкам от тех бед, виновницами которых они сами и были по большей части.
Но время шло, после инициаций, которые провел для всех троих Отто Хенгельман, и после веселой студенческой жизни в магической академии, жизнь раскидала их по разным сторонам, кого куда. И так уж вышло, что сэр Дако по-прежнему оставался единственной палочкой-выручалочкой для двух сестричек, о характере которых даже догадываться не приходится. Видимо, так уж на роду им было написано, но окольными путями и Мила и Апри подпали под влияние и таинственность запретного искусства темных эльфов, что в конце концов и развело их окончательно, так как сколько Дако ни воевал с девочками, но пути назад уже не было. И если Миле еще как-то повезло войти под негласную защиту короны, приберегающую ее, так сказать, на черный день, закрывая глаза на некоторые шалости, то Апри суда не удалось избежать. Ее сожгли на костре, долго травили, долго охотились и гоняли по свету, но, как понимаете, сделали свое дело. Орден бестиаров не зря ел свой хлеб, да и Дако тоже. Да, это было, возможно, несправедливо, да, это было, наверно, чудовищно больно, но именно Дако стал тем палачом, во главе отряда бестиаров, которые и подписали смертный приговор беглянке. Так решила корона. Ты, Валентин, лучше всех знаешь темную, тебе и ловить ее.
— М-да уж. — Бабуля сидела рядышком, обхватив плечи руками. — Ему было жутко больно и стыдно после этого смотреть мне в глаза, ну да и я хороша, дура дурой, наговорила тогда ему глупостей. Он столько раз предупреждал нас, столько раз выручал и прикрывал, но, увы… мы доигрались, мы подставились сами и подвели его по полной.
Повисшую паузу я не решился нарушить своими словами, да и сказать мне было нечего по сути.
— Уже потом, с опытом, с возрастом, с запоздалым приходом хоть каких-то мозгов в голову, я пришла к нему, чтобы попросить прощения. — Она улыбнулась, проведя рукой мне по волосам. — Я даже рта не успела открыть, чтобы придумать хоть какие-то слова, как он просто заключил меня в объятья, прижимая крепко-крепко к себе, как когда-то, как раньше, когда мы еще были детьми и прибегали ночью к нему в спальню, боясь темноты.
— Может, не надо, ба? — Я сглотнул ком, подступивший к горлу. — Не будешь браться за ремесло, старик бы наверняка не разрешил тебе.
— Ну да, ну да, — рассмеялась она. — Уж он бы дал жару мне за такие дела, но только вот нет его уже, а я уже свое, считай, отжила, и так всю жизнь впустую промотала, ни детей, ни богатств, нет у меня ничего, да и терять теперь больше нечего. Так что говори, родной, где тут у тебя трупами разжиться можно?
