наивная простота, кто же ей это позволит? Уж точно не Жеткич, который тупо спроецировал кольцо Прая на дне реки, вздымая сонм всклубившегося пара от кипящей и пылающей жаром стихии. В общем, долго ли, коротко, но измордовал он кракена, не шибко расположенного, даже в своей водной стихии, к передвижению. Ну а когда стал отрубленные щупальца сжигать, разбросанные по берегу реки, одну извивающуюся лапку решил себе оставить, так сказать на память, из которой впоследствии и развился новый кракен, правда уже в уменьшенном объеме и ограниченном пространстве.
— Вижу, не с пустыми руками вы ко мне пожаловали. — Жеткич присел напротив меня, с интересом рассматривая мой презент.
Эх, давненько я не брал в руки шашку, шутка. Дело в том, что я уже давно хотел ввести в обиход этого мира такую, пусть вроде бы и мелочь, но приятственную моему сердцу игру, как шахматы. Нет, я, конечно, не гроссмейстер, и даже постеснялся в детстве на разряд сдать, но вот с дедом в свое время рубился, что называется, не на жизнь, а на смерть. В наши дни шахматы как-то незаслуженно отошли на второй план, уступая куда более интеллектуальным играм вроде «зумы» или швыряния пингвина на длинные дистанции, но мне как-то удалось через года и десятилетия, даже на свеженький смартфон, всегда заносить этот древний батл для ума. Почему с компьютером играл последние дни своей жизни? Ну… Тут, наверно, все же моя вина, прямо как в том старинном анекдоте, когда жена спрашивает у мужа: Ты чего это перестал с соседом играть? — Тот, который муж, задумчиво глядя в окошко, говорит: А ты бы стала играть с человеком, который все время мухлюет, подзуживает партнера, а проиграв, устраивает истерику? — Та, взмахнув руками: Нет, конечно, не стала бы! — Тот, который муж, потирая переносицу: Вот и он перестал.
Да, не люблю проигрывать, прямо расстраиваюсь от этого, причем в карты там или компьютерные игры совершенно, что называется, «монописуально» воспринимаю победы и поражения, а здесь прямо вскипаю. Могу даже внезапно доску захлопнуть, прихватив любопытный нос противника, за что быстро и растерял своих оппонентов. Благо здесь, я надеюсь, у меня серьезных противников пока не предвидится, ну да и с совсем не разумными играть ведь не интересно.
— Занятно. — Сэр Жеткич еще раз оглядел доску после моих объяснений правил игры. — Давайте попробуем, никогда ни о чем подобном еще не слышал. Откуда, вы говорите, знаете эту игру?
— Из книг. — Ишь ты, какой хитрован, ненавязчиво так вопросики вбрасывает. — Говорят, старинная игра, придуманная где-то в халифатах.
— Похоже на правду. — Он кивнул. — Иначе бы фигурку слона заменили, на какого-нибудь быка или медведя. Так можно? Я правильно двигаюсь?
— Конечно, можно! — Ну, ребята, не надо снисходительно хмыкать, так называемый детский «мат», я сам от деда в свое время не раз получал.
— Все, что ли? — После минутной паузы и разглядывания доски спросил он.
— Ну да, вы — покойник. — И вот так красиво домиком бровь и снисходительную улыбочку.
— Занятно. — А лицо-то каменное, чуть ли не желваки на скулах бегают. — Еще?
— Конечно, сэр! — Помогаю вновь расставлять фигурки.
Мы вновь и вновь расставляли фигурки, а я с неприязнью стал замечать, что с каждым разом партия все продолжительней и опасней. Мой оппонент рос прямо на глазах, огрызаясь не на шутку.
Хорошие денечки наступили, если не считать кровопролития, что повсеместно наполнило мои земли. Прямо сказочные деньки. Я в шахматы играю, бабки меня на пару откачивают, возвращая к жизни, народ гибнет, навки получают по полной. Даже не знаю, как все это описать. Впервые себя почувствовал на вершине пирамиды. Я вроде как знамя, вроде как решаю и при всем этом могу прекратить все это, либо же ухудшить ситуацию во сто крат. Чья это война? Из-за чего гибнут мои люди? Остыл, наверно, остыл. Простил? Нет. Не могу, правда не могу, пробовал, осмысливал, но не в силах простить гибель близких и разорвать этот порочный круг. А хочется, порой реально хочется быть выше своих страстей, отстраниться и вроде как наблюдать за собой со стороны, поступая всегда верно и правильно. Но — увы.
— Пей это, это, это и это. — Бабушка Априя вечером принесла мне ряд пузырьков с травяными настоями. — Ну и пока морщишься, кривляешься и проклинаешь меня в душе, рассказывай-ка, родненький, правду сестричкам.
В комнату вошла Мила Хенгельман со своим уже арсеналом полезностей, дожидаясь очереди, чтобы влить и свою толику заботы в меня.
— Ульрих-Уно. — Мила покачала головой. — Ты полон сюрпризов, очень интересно послушать будет.
Интересно? Ну что ж, так, значит, так. Слушайте историю мальчика, который однажды открыл глаза в дремучем лесу в забытой богом деревеньке. Слушайте, бабульки, скрывать не стану. Врать не буду, по крайней мере, вам и сейчас, здесь и сейчас я лишь познакомлю двух бабушек с двумя мальчиками. Не больше, пока не больше, кое с кем другим вам знакомиться, пожалуй, еще рановато. Да, наверно, еще рановато.
— Значит, ты не ты. — Мила сидела, слушая и постукивая спицами.
— Мало того что он не он, так он и сейчас, скорей всего, не тот, за кого себя выдает. — Хмыкнула Априя, заканчивая свои оздоровительные процедуры надо мной. — Ты только глянь на него и то, что вокруг него творится.
— Се'ньер. — Покивала Мила. — Как пить дать, душа чужая. Что молчишь, глазищами посверкиваешь своими? Ничего больше не хочешь рассказать?
— Глупости болтаете, сами не понимаете, что говорите. — Ну а что им прикажете, правду рассказать? Кто его знает, может, и стоило бы довериться, правда, страшновато. Они, конечно, и сами не ангелы, и самим есть что скрывать и чего опасаться, только вот мой секрет это мой секрет, пусть уж лучше сидят, гадают. — Заладили — се'ньер, се'ньер. Нет никакого се'ньера, нет больше мальчика Уна. Запомните, есть только барон Рингмар, и на этом
