Голосование, казалось, говорило о благоприятной возможности. Пожалуй, большевики и другие социалисты смогут найти общий язык.
Такие совместные устремления дошли до неожиданных мест. В своем финском подполье Ленин сел за написание документа «О компромиссах».
На VI съезде он говорил, что Советы следуют за своими руководителями, «как овцы на скотобойню». Он исключал любую возможность совместной работы с меньшевиками и эсерами, настаивал на безусловной необходимости насильственного захвата власти. Но «теперь, и только теперь», – писал он, в очередной раз головокружительно меняя курс, – «может быть всего в течение нескольких дней или на одну-две недели» у социалистического советского правительства была возможность установиться «вполне мирно».
Пораженный широким выступлением против кадетов и впечатляющей мобилизацией Советов против Корнилова, Ленин предположил, что его партия может «вернуться» к доиюльскому требованию «вся власть Советам»: так или иначе, на этот призыв никто не ответил. Он допускал, что «мы… можем предложить добровольный компромисс» с умеренными социалистами.
Ленин предложил, что эсеры и меньшевики могут образовать исключительно социалистическое правительство, ответственное перед местными Советами. Большевики останутся вне правительства (участие в правительстве «невозможно… без фактического осуществления условий диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства»), но не будут агитировать за захват власти. Вместо этого, предполагая, что состоится созыв Учредительного собрания и будет действовать свобода пропаганды, большевики будут «мирным движением», стремящимся завоевать влияние в Советах.
«Может быть, это уже невозможно? – писал Ленин об этом призыве, обращенном в особенности к рядовым членам партий меньшевиков и эсеров. – Может быть. Но если есть даже один шанс из ста, то попытка осуществления такой возможности все-таки стоила бы того, чтобы осуществить ее».
Поздно вечером 1 сентября Всероссийский исполнительный комитет возобновил заседание. И будто бы для того, чтобы сокрушить пока еще неведомые, заманчивые мысли Ленина, они склонили меньшевиков и эсеров к отказу признать то, что Петроградский Совет пропустил резолюцию Каменева. Вместо этого они высказались в поддержку Керенского, несмотря на его заявление в тот же день, что вся власть принадлежит так называемому «Совету пяти», Директории, создания которой он добился.
Каменев насмехался над своими противниками. Он беспощадно издевался над ними за то, что они бездействуют, пока Керенский «превращает [их] в ничто». «Надеюсь, – говорил он, – что вы отобьете этот удар так же, как отбили нападение Корнилова». Мартов, все еще непреклонно выступавший против какой-либо Директории, предложил создать полностью социалистическое министерство. Но большинство его не поддержало. Вместо этого они – что могло бы быть горькой пародией на буксующую бюрократию – предложили созвать еще одно совещание, на этот раз «Демократическое совещание», для «всех демократических элементов».
Его цель? Почти невероятно, но цель – обсудить состав правительства.
Ранним утром 2 сентября комитет отклонил предложения большевиков и меньшевиков-интернационалистов. Вместо этого они выразили поддержку Керенскому.
Ленин узнал о решении на следующий день, как раз готовясь отправить заметку «О компромиссах». Неудивительно, что он добавил к ней короткий и мрачный постскриптум: «Я говорю себе: пожалуй, предложение компромисса уже запоздало. Пожалуй, те несколько дней, в течение которых мирное развитие было еще возможно, тоже прошли… Остается послать эти заметки в редакцию с просьбой озаглавить их: «Запоздалые мысли»… иногда, может быть, и с запоздалыми мыслями ознакомиться небезынтересно».
Единственная уступка Керенского Совету – исключение из его диктаторской Директории всех кадетов. Алексеев занял пост начальника штаба, а Корнилова с тридцатью другими заговорщиками перевели в Быховский монастырь, где сочувствующие тюремщики разрешили ему оставить при себе личную охрану, а семьям дозволялось посещать заключенных два раза в день.
Стремясь подавить радикальную пропаганду, Керенский приказал командирам, комиссарам и армейским организациям прекратить деятельность в войсках. Приказ не возымел никакого действия. К тому времени все знали, что он вел переговоры с Корниловым, и это лишило Керенского последних крох влияния. Лишь умеренные социалисты все еще прислушивались к нему. В глазах правых он предал главную надежду России; в глазах левых, особенно солдат, Керенский договаривался с Корниловым о возвращении ненавистной офицерской власти.
Керенский оставался главой правительства не благодаря своей силе, а вопреки слабости, удерживаясь на должности из-за повсеместного напряжения. Если это все еще была, как описывал Ленин, эквилибристика, то наихудшего толка – бонапартизм презираемого.
И все же умеренные социалисты все еще были уверены, что власть должна оставаться у Керенского, в соответствии с представлением о «двух стадиях», которое лежало в основе их политики и служило причиной настойчивости на коалиции. Союз с либералами не подлежал обсуждению. Даже выступая против отдельных приказов Керенского, они подчеркивали, что он имеет право их отдавать.
4 сентября Керенский потребовал роспуска всех революционных комитетов, появившихся во время кризиса, в том числе Комиссии по борьбе с контрреволюцией. Эта комиссия немедленно организовала собрание, что само по себе было актом гражданского неповиновения, и дерзко выразила уверенность: с учетом наличия угрозы контрреволюции такие организации продолжат деятельность.
Проявление такой непокорности на местах, а также нарастающий радикальный раскол между левыми и правыми фракциями меньшевиков и эсеров поддерживали в Ленине надежду на возможность компромисса, вопреки его постскриптуму к недавней заметке. Между 6 и 9 сентября в «Задачах
