– Дай-ка угадаю. Ты не знаешь, как она это делает. Вообще ничего не знал о ее способности излечивать людей. Верно?
Но прежде чем Мейкон успел открыть рот, Джон продолжил:
– Какой бы версии ты ни решил придерживаться, учти, не я один буду требовать ответа. Ты не поверишь, но те репортеры всучили мне пять сотен только за то, что я к тебе вхож. Я говорил им, что все равно ничего не скажу, и это чистая правда. Но я не единственный, кто, узнав твой секрет, будет задаваться вопросом, имел ли ты право придерживать подобное только для себя самого.
– Меня об этом уже спрашивали, Джон. А насчет денег, которые тебе заплатили… Я в курсе размера пенсии. Она мала. Всем нам приходится как-то зарабатывать на жизнь.
– Приходится, – решительно кивнул Митчелл. – Со дня появления на свет и до самой смерти приходится как-то жить. И зарабатывать на эту жизнь. В последнее время это стало нелегко.
– Что-нибудь еще, Джон? – Мейкон откинулся на спинку кресла.
В его голосе отчетливо прозвучало нетерпение. Он уважал старика и считал его хорошим другом, но в глазах Джона застыла тень обиды. Тот продолжал думать о Мейбл, воображая, как бы все здорово обернулось, если бы Эйва ее вылечила.
Митчелл бросил на него короткий взгляд. Недоверие, смирение, гнев и смущение последовательно сменялись на лице старого шерифа. Он печально вздохнул.
– В город едет проповедник, – пробормотал Митчелл почти извиняющимся тоном.
– Их здесь теперь как собак нерезаных, – отмахнулся Мейкон. – Оптом уже продавать можно, этих проповедников. А заодно – журналистов. У нас тут разбили лагеря целые церковные конгрегации. Какую ни возьми, все здесь.
– Нет-нет, этот – особенный. Поважнее прочих. Если бы мне только удалось уговорить тебя с ним побеседовать… – Митчелл внезапно умолк.
– Кто таков?
– Преподобный Исайя Браун. Видел небось по телевизору?
– Вряд ли. Я проповедниками мало интересуюсь, да и телевизор, если честно, не особо смотрю с тех пор, как закончился «Сайнфелд».
– Я не из тех, кто просит об одолжениях, – продолжил Джон, не отреагировав на шутку. – И, разумеется, не собираюсь никого уговаривать…
– Ни слова больше. – Мейкон поднял руку, останавливая старика. – Обещаю подумать. Сколько хоть вам заплатят?
Наконец Джон немного успокоился и перестал дергаться.
– Сам еще не в курсе. Но, полагаю, подобная услуга стоит немало.
– Ну и отлично, – кивнул Мейкон.
– Тогда я ему сообщу. – Митчелл поднялся. – Только скажи мне, Мейкон… Нет, поклянись, что ты правда ничего не знал. Что она не могла помочь Мейбл. Если ты сейчас мне это скажешь, я поверю и нынешней ночью буду спать спокойно.
Жесткость и агрессия ушли из его глаз. Остался человек, разрывающийся между убеждением, что он сделал все, чтобы спасти свою жену, и ужасной мыслью, что мог бы сделать больше, если бы знал о чем-то заранее. Стена самоуспокоения, которую он возвел вокруг своего сердца, зашаталась. Одно лишь слово Мейкона, и она рухнет, оставив Джона наедине с ненавистью не столько к Мейкону, сколько к самому себе.
– Клянусь, – ответил Мейкон.
В его голосе прозвучало раздражение пополам со смущением. Он знал Джона почти всю свою жизнь, но теперь перед ним стоял мужчина, готовый отбросить дружбу и возложить на него вину за смерть своей жены. И все из-за способностей Эйвы. Несмотря на разочарование, шериф задумался о том, как бы сам повел себя на месте Джона.
– Это такая же новость для меня, как и для прочих, – продолжал убеждать Мейкон. – Если бы я мог помочь вашей супруге, я бы помог. Люди всегда должны помогать друг другу, нести друг за друга ответственность. По-моему, насчет этого у нас нет расхождений.
– Хорошо, – выдавил в конце концов Митчелл, неловко взмахнув рукой, то ли прощая, то ли сожалея. – Я тебе верю. Но найдутся те, кто не поверит. Твоя дочь заварила жуткую кашу. Весь мир ищет кого-то, на кого можно уповать. Они придут просить у нее помощи. И если ты откажешь, неважно под каким предлогом, им это не понравится.
С этими словами он отворил дверь и вышел, оставив Мейкона размышлять о будущем.
– Хорошие новости, малышка. Ты помилована. – Мейкон стоял в дверях палаты Эйвы.
В одной его руке был букетик цветов, в другой – спортивная сумка. Над букетом плыли два воздушных шарика. Надпись на первом гласила «Выздоравливай скорей», на втором – «У нас девочка!».
– Нравится? – улыбнулся Мейкон, кивая на шарики.
– Кармен придумала? – спросила Эйва, садясь в постели.
Чтобы ее отец по собственной инициативе купил цветы с шариками, – такого она представить не могла.
– Неужели я сам не способен? – Мейкон вошел в палату.
