Преподобный вновь воздел к небу руку Мейкона.
– Замечательно, – прошептал он.
Вокруг гремели овации, и Мейкон почувствовал, что растворяется в них без остатка.
Даже если Эйва бы и помнила, что произошло тогда с оленихой, мать все равно не разрешила бы ей об этом рассказывать. Несколько дней после той прогулки в лесу она обращалась с дочерью как с драгоценной вазой.
В первый вечер, уложив дочку в постель и подоткнув ей одеяло, она опустилась на колени у кроватки и тихо спросила:
– Ты помнишь, как все было?
Эйва закрыла глаза и изо всех сил постаралась припомнить, но ничего не выходило. Она отрицательно помотала головой, и тогда Хизер сама все ей рассказала.
– Никогда не видела ничего подобного, – добавила она напоследок.
– Я взаправду ее вылечила?
– Да. А заодно меня до смерти напугала.
– Я не хотела. Расскажи мне еще разок.
И Хизер покорно рассказала. Как они гуляли, как нашли олениху со стрелой в груди, как стояли рядом с ней на коленях, понимая, что животное вот-вот умрет… Когда она дошла до этого места, Эйва заволновалась, натянула одеяло до самого подбородка и вдруг заулыбалась:
– А что потом?
Хизер рассказала, как Эйва вытащила стрелу. Они обе непроизвольно взялись за руки, как бы вытягивая воображаемую стрелу.
– А потом я прижала ручки к ране и закрыла глазки?
– Совершенно верно. Ты точно совсем-совсем ничего об этом не помнишь?
– Не-а, – сокрушенно ответила Эйва. – Очень жалко, что не помню.
