ей налет суровости придавал сходство с королевой в изгнании. Там же оказалась и Кармен в каком-то свободном балахоне. Мачеха машинально поглаживала живот. Встретившись взглядом с Эйвой, она кивнула и произнесла одними губами: «Все будет хорошо».
Эйва поискала глазами Тома, но того не было, что и неудивительно. В принципе, ее интересовал только Уош. Несмотря на то, что она знала о его болезни, в то время как сам мальчик ничего не подозревал, его присутствие придало ей смелости и силы.
– Все будет хорошо, – немного испуганным голосом повторил Мейкон и подпихнул дочь вперед.
Та, оказывается, сама того не замечая, остановилась, заглядевшись на Уоша.
– Она здесь, братья и сестры! – громогласно провозгласил Преподобный Браун.
Его голос задрожал, на лице появилось сложное выражение: сочетание боли, тоски, удивления и надежды.
– Иди же сюда, дитя, – сказал он Эйве.
Назад пути не было. Настал момент развязки. Мейкон довел дочь до центра сцены, где ждали Преподобный Браун и семейство Уильямс. Все глаза, фотоаппараты, телекамеры и сотовые телефоны направлены были на Эйву. Люди по всему миру прилипли к экранам телевизоров и компьютеров.
Преподобный Браун, все еще держа больного мальчика на руках, подал знак хору. Грянул гимн. Слова его звучали для Эйвы, как гортанные стоны вперемешку с дикими завываниями. Сердце гулко стучало, ноги сделались ватными, но Мейкон, не отходивший ни на шаг, поддержал готовую уже упасть дочь.
– Все будет хорошо, – твердил он.
– Приветствуем тебя, дитя! – воскликнул Преподобный Браун.
– Здрасьте, – пискнула Эйва.
– Аминь! – заорал кто-то в зале.
– Ты понимаешь, зачем ты здесь?
– Да.
– Этому ребенку нужна твоя помощь…
– Аминь! Аминь! – вновь заголосили в толпе.
Мальчик посмотрел на Эйву. Чем-то он напоминал ей Уоша.
– Эндрю страдает от заболевания, называемого АТРО. Это злокачественная опухоль мозга.
Мейкон выпустил руку дочери, словно бумажный кораблик в бурный поток. Она приблизилась к мальчику. Его родители скептически-тоскливо смотрели на нее, будто боялись и одновременно надеялись, хватаясь за последнюю соломинку.
– Ты справишься, – подбодрил Эйву Преподобный Браун, кладя ладонь ей на плечо.
Эйва взяла Эндрю за руку. Его ладонь оказалась холодной и липкой. Мальчик вздрогнул, как будто испугался, что Эйва его укусит.
– Как это работает? – спросил он.
– Сама толком не понимаю, – призналась Эйва.
В голове возникли слова, которые ей нужно было произнести. Она должна была это сделать, но боялась. Эйва смотрела в глаза Эндрю, зная, что взгляды всех собравшихся, взгляды всего мира прикованы сейчас к ней. От этого становилось еще тяжелее.
Она оглянулась на отца, словно предупреждая его о том, что сейчас произойдет. Тот не шевелился, зачарованно глядя на дочь. Потом начал меняться в лице, поняв, что она собирается сделать. Мейкон открыл уже было рот, но тут Преподобный сказал:
– Не волнуйся, Эйва. – Браун опустился на колени и успокаивающе накрыл своей ладонью руки детей, точно связав их неразрывными узами. – У тебя все получится. Просто делай то, что ты не раз уже делала.
Все смотрели на Эйву и ждали затаив дыхание. Кто-кто безмолвно плакал, другие в нетерпении переступали с ноги на ногу. Никто не кричал, никто не делал ничего, что могло бы нарушить торжественное волшебство этого мига. Люди терпеливо ждали под хрипы динамиков, передающих лишь фоновое шипение аппаратуры. Каждый хотел слышать, что скажет во время излечения Эйва, или выздоровевший мальчик, или родители ребенка, или сам Преподобный. Тишина стеклянным колпаком накрыла собравшихся. Он разлетелся вдребезги.
– Нет, – сказала Эйва, глядя в глаза Эндрю, по ее щекам текли слезы. – Прости, но я этого делать не буду.
Микрофон подхватил ее голос, неимоверно усилил, и окрестные горы откликнулись эхом.
– Не будет она, видите ли, этого делать! Отказалась наотрез. Вот и все, чего мы добились!
Преподобный Браун метался по кабинету Мейкона, на его скулах проступили желваки.
– Да успокойтесь вы, – посоветовал Мейкон.
Он выглянул в окно из-за жалюзи и тут же нарвался на фотовспышки. И прежде ситуация была неважной, а после публичного отказа Эйвы исцелить мальчика все стало из рук вон плохо.
– Но почему? – продолжал бубнить Преподобный. – Хотя, с другой стороны, какая разница «почему» или «отчего»? Теперь это уже неважно. – Он наконец остановился, механически двигая челюстями, будто разгрызал свой гнев на кусочки.
