– Хватит, – отмахнулся я. – Пойду к себе.
Мне стыдно признаваться в слабости, но в тот момент мне казалось, что вне апартаментов Холмса все призраки Англии оставят меня в покое.
В дверях меня догнал вопрос Холмса:
– Скажите, Ватсон, что вы думаете насчет гипноза?
Ответ мой не заставил себя ждать:
– Мы, хирурги, предпочитаем скальпель.
6. Сон в летнюю ночь
Том не знал, что его разбудило. Шум? Голоса? Обычно, намаявшись за день, Том спал как убитый и уж точно не имел привычки подскакивать до рассвета. Затаив дыхание, он лежал, вслушивался в ночь и жалел, что уши его не обладают такой музыкальной чуткостью, как у мистера Холмса. Тишина была настолько полной, что вскоре Рэдклифу начал мерещиться ползущий по дому вкрадчивый шепот.
Нет, слов не разобрать, хоть убей.
Кромешная тьма, заполнившая дом, доводилась тишине родной сестрой. Не видно ни зги, словно комнату от пола до потолка залило чернилами. В чернильном омуте Тому чудились странные завихрения – эдакие водовороты мрака, гуляющие из угла в угол. Он не выдержал и шевельнулся. Старая кровать отчаянно застонала, наваждение исчезло. Ночь как ночь, комната как комната.
Что же все-таки его разбудило?
Не засну, понял Том. У него возникло непреодолимое желание выйти на улицу. Осмотреться, подышать свежим воздухом. Прогуляться до развалин дома Лиггинсов – благо это совсем рядом. Взглянуть, как идут дела у караульных. Дивясь своему порыву – тоже, проверяющий нашелся! – Том принялся одеваться. Одевался он почему-то в темноте, на ощупь, хотя точно помнил, что на столе припасена свеча и коробка спичек.
На улице оказалось заметно светлее, чем в доме. Фонарей на Оук Клоуз не было, но небо усыпали бесчисленные звезды, переливаясь россыпями золотых угольков. Возле руин горел костер, постреливая редкими искрами. У костра вповалку дрыхли трое караульных. Вот вам и бдительность с дисциплиной!
– Эй! – окликнул Том.
Сони и ухом не повели. Рэдклиф шагнул ближе, вгляделся в бледные лица – и у него ёкнуло сердце.
– Эй, проснитесь!
Он потряс за плечо ближайшего солдата. Тот и не думал просыпаться. Холодея от скверного предчувствия, Том приложил ухо к груди караульного – и выдохнул с облегчением. Жив! По крайней мере, сердце бьется. Перепились, что ли? Том принюхался: спиртным от солдат не пахло.
Что за напасть?!
Он принялся трясти всех троих по очереди; набравшись смелости, звонко шлепнул одного ладонями по щекам. Никакого результата! У солдата даже щеки не порозовели. Лицо осталось бледным и отрешенным, на губах застыла жутковатая мечтательная улыбка.
– Да что ж это такое?! – в отчаянии воскликнул Том.
Вернулся шепот: на сей раз Том явственно различил слова.
– Торописссь, Томмиии…
– Кто здесь?!
Рэдклиф завертел головой, пытаясь определить, откуда идет голос. Шепот, похожий на шипение клубка змей, наползал отовсюду:
– Торописссь! Ты их не разссбудишшшь… Только миссстер Холмсссс… Да-с, миссстер Холмсссс! Приведи его, Томми. Приведи до рассссвета… торописсссь…
Том поверил. Том побежал. А что ему оставалось делать, если небо на востоке уже начало едва заметно светлеть?
Дверь «Синего вепря» была заперта. На отчаянный грохот дверного молотка объявился крайне недовольный мистер Сквоттер, хозяин гостиницы, и велел «пьяному шалопаю» убираться.
– Мистер Холмс! – завопил Том.
– Пошел вон, пьяница!
– Мне нужен мистер Холмс! Срочно!
– Болван! Я засажу тебя в холодную!
Мистер Сквоттер приготовился в подробностях описать безрадостные перспективы, которые ждут полуночного гостя, но за спиной хозяина, с лестницы, ведущей на второй этаж, прозвучал знакомый голос:
– Что случилось, Том?
И сразу следом:
– Пропустите этого молодого человека.
Мистеру Сквоттеру, раздосадованному вмешательством постояльца, пришлось отступить, и спустя минуту Том уже докладывал:
