– Хочешь сказать, Всевышний предвидел этот момент?
– Неисповедимы Его пути, – ответил Азазель уклончиво, – но предполагаю, что в предвидении трудностей в будущем Он дал тебе умение воевать, а мне мозги и общую одухотворенность с ощущением красоты мира…
– Свинья, – сказал Михаил с отвращением. – Хвастливая свинья! Хуже того, козел хермонский.
Азазель с затаенной усмешкой пробежал через зал, Михаил видел, как в его ладонь прыгнул пистолет, только потом сам выглянул через арочный проем, поворачивая голову направо и налево, махнул рукой.
– Давай сюда!
Михаил оглянулся на тела, все три уже начали рассыпаться, прекрасно, никто не наткнется на трупы и не поднимет тревогу.
Азазель предупредил строго:
– Помни, здесь абсолютная демократия!.. У женщин все те же права, что и у людей, понял?
Михаил ответил с неохотой:
– Да понял, понял. Даже больше, чем ты сказал.
– А что же? – полюбопытствовал Азазель.
– Люди, – ответил Михаил, – такие странные взгляды на равноправие взяли именно отсюда. Здесь это было изначально! Первой феминисткой была Лилит, отказавшаяся подчиняться Адаму, дескать, равны…
Азазель ухмыльнулся.
– А-а-а, начинаешь понимать, откуда ветер дует? Все верно, первые же демоны, что начали проникать в мир людей, занесли сюда эту дурь, а потом она пустила здесь корни.
– Да? – спросил Михаил. – Я думал, первыми суфражистками были сбежавшие из ада женщины.
– Не отвлекайся, – напомнил Азазель. – Убивай и женщин, как и мужчин. А то знаю, у тебя рука дрогнет, а вот у них нет. А мне тебя, кто бы подумал, все-таки почему-то как-то жалко даже бывает. Временами. Наверное, съел что-то.
В центре комнаты, куда тихонько прокрались из зала, круг из больших и малых камней, а внутри серый пепел и обугленные остатки поленьев, привычный очаг цивилизаций раннего периода.
Михаил спросил с подозрением:
– До каминов здесь не додумались?
– Камины только для мерзкого сырого климата, – ответил Азазель. – Скажем, для Англии. А здесь как бы не совсем сыро. И не настолько холодно, чтобы снеговиков лепить.
– Не защищай своих собратьев, – сказал Михаил сурово. – Мне все равно, камины у них или тепловые насосы. Что ты ищешь?..
– Да все, – сообщил Азазель деловито, – что можно унести.
– Воровать нехорошо!
– Это не воровство, – возразил Азазель с достоинством, – сколько тебе говорить!.. Воровство – когда тайком у соплеменника, а у чужого – трофей и добыча!.. Это почетно, понял?.. И поощряется законами всех племен, народов и даже государств, хотя насчет государств не совсем уверен, у них оговорки, подпункты и подзаконные акты насчет когда можно, когда нельзя, а когда просто необходимо во имя отечества и свободы личности.
Михаил потряс головой, сбрасывая с ушей шелуху непонятных слов.
– Ничего не понял, но воровать – нехорошо!..
– Девушке своей скажи, – буркнул Азазель, – а лучше законной жене, что вот был в доме врага, видел там роскошные серьги с бриллиантами с орех, золотые кольца и дивное ожерелье, но не взял, так как воровать нехорошо!.. Да она тебе в глаза плюнет. Если сперва не выцарапает!
Михаил в недоумении огляделся.
– Где серьги с бриллиантами?
– Ага, – сказал Азазель злорадно, – заинтересовался!.. О Синильде вспомнил?.. Или насчет Аграт?
Михаил помрачнел.
– О них больше ни слова.
– Хорошо, – сказал Азазель послушно, – хотя вроде бы о чем еще поговорить, как не о женщинах?.. Ну что, если готов, спускаемся ниже?
Не дожидаясь ответа, он подошел к двери в стене напротив, поскреб поверхность на уровне глаз ногтем.
Михаил спросил в нетерпении:
– Что не так?
– Медь, – ответил Азазель. – Странно, вроде бы выплавку железа давно освоили. Или еще не знали, когда этот дворец строил прадед Малфаса?.. Ладно, будь готов бить быстро, живых не оставлять, это негуманно и признак отсутствия высокой культуры.
Михаил чувствовал, как сердце колотится, а всего трясет, в руке то и дело начинает появляться рукоять меча, но успевал остановить себя. Твердая
