— Так точно, ваше высочество. — Резанов вновь склонился в почтительном поклоне. — Однако мне кажется, у нас еще есть время попытаться что-то предпринять. Я уверен, что… э-э-э… Платон Александрович повременит с докладом об этом письме ее величеству…
— Почему вы так думаете? — резко перебил его Павел.
— Мне кажется, князь понимает, что письмо это как ведет к благоволению императрицы, так и опасно. Ибо касается слишком личных и секретных сведений, которые государыня может захотеть оставить в тайне. Или уж, во всяком случае, не подвергать всеобщему разглашению.
— Возможно… — Павел несколько раз нервно прошелся по комнате. — Возможно, вы правы. Это дает мне время подготовиться… Скажите, а кто еще видел это письмо?
— Тот неведомый отправитель, который направил письмо Николая Ивановича не по адресу, то есть вашему высочеству, а в канцелярию императрицы. Более того, поскольку адресат неизвестен, письмо вполне можно обозвать подложным… — и Резанов выразительно взглянул на Павла.
Цесаревич лишь молча кивнул в ответ, давая понять, что он понял намек Резанова на возможное построение своей защиты, и опустил глаза.
— Но тогда не боитесь ли вы? Вы становитесь ненужным свидетелем… — Павел вновь с интересом посмотрел на этого странного молодого человека, мотивы действий которого он никак не мог понять.
— Я уже думал об этом, ваше высочество. С вашего позволения, я намереваюсь представить императрице на рассмотрение один проект, связанный с нашими дальневосточными землями, в результате которого, скорее всего, буду отослан с поручением в Сибирь. И это будет на руку и мне, и князю Зубову. Ну, а там посмотрим…
Резанов совершенно не собирался впадать в подробные объяснения о своих сибирских планах. Достаточно того, что он ему уже сказал. Да и к тому же сейчас Павлу будет явно не до него. Он искренне сочувствовал этому человеку, в больших, круглых глазах которого видел застывшую боль от его двоякого положения.
— Я буду молить Бога о том, чтобы ситуация, в которой мы все оказались, однажды изменилась бы к лучшему и у меня появилась возможность отблагодарить вас, Николай Петрович, так, как вы того заслуживаете. — Голос Павла слегка дрогнул. — За ту услугу, которую вы мне оказали! Я этого никогда не забуду…
Резанов молча поклонился.
— Ваши слова и есть самая большая награда, на которую только может надеяться верноподданный! Для меня нет ничего более ценного, чем служение моему Отечеству, престолу и его наследнику!
Резанов специально подчеркнул слово «наследник». Несмотря на то что Николай Петрович, так же, как и все, мало верил в скорое воцарение Павла, он хотел сделать что-то приятное несчастному цесаревичу, тем более особого труда это не составляло. Когда Резанов выходил, ему показалось, что на глазах Павла блестели слезы.
Карета несла Николая Петровича обратно в Петербург. Несмотря на бесконечный день, на протяжении которого он был и на гребне победы, и чуть ли не на краю гибели, сердце его радостно билось в предвкушении чего-то нового и неизведанного, которое, как он чувствовал, уже ожидало его впереди. Завтра же он доложит Державину о письме фон Крузенштерна. Нет, не ему! Он обязательно добьется приема у Нее и напомнит Ей еще раз и о себе, и о прошении сибирских купцов Голикова и Шелихова! Он знает, как это подать государыне! Он повернет дело так, что именно ему поручат его исполнение! Он обязательно этого добьется!
«Спасибо Тебе, Богородица, что помогаешь в осуществлении самых несбыточных желаний раба Своего! Как же Ты прекрасна!» — твердил про себя молодой человек, глядя в заиндевевшее окно кареты.
Огни верстовых столбов озаряли расписанные морозцем узоры на оконном стекле. И ему казалось, что тот, только ему одному открывшийся однажды зеленоглазый лик, улыбаясь, следовал за ним. Как прекрасно было это лицо, склонившееся над ним и запечатлевшее свой поцелуй на челе его. Он знал, что это был знак, печать особого достоинства, которым Небо скрепляло подписанный с ним союз.
«Туда, туда, навстречу моему предназначению!» — мысленно подгонял себя Николя. Сердце его прыгало от радости, и ему казалось, что он мчится на встречу с этим божественным созданием, чей образ с тех пор так и остался в его памяти мерцающей и бесконечно прекрасной путеводной звездой.
Эпилог
Дворовые уже заканчивали чистить двор и засыпать свежими еловыми опилками мостовую, чтобы прибить запах конского навоза, а несчастный студент Вюрцбургского университета Георг Антон Алоизиус Шеффер все еще стоял посреди двора с глуповатой улыбкой, время от времени гулявшей на его
