С утра Екатерина почувствовала себя неважно, и потому было принято решение, что как минимум до обеда с ней в карете поедут только особо приближенные лица: две фрейлины и ее новый любимчик Дмитриев-Мамонов. Озабоченный здоровьем царицы, присоединился к ним и Потемкин. От нечего делать он из-под прикрытых век осторожно наблюдал за фаворитом.
«Теперь за этим глаз да глаз нужен, — покачиваясь в такт движению кареты, размышлял Потемкин. — Тоже ужо не Сашка, а Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов, граф Священной Римской империи! При беседах государыни с самим императором Иосифом присутствует! Гляди ты, важная птица какая стала! Но этот хоть послушный — знает птичка, с чьих рук клюет».
Потемкин вспомнил, как взял его к себе адъютантом из Измайловского полка. Как приглянулся ему тогда молодой человек. Что красив — это понятно, без этого никуда. Но было в молодом Дмитриеве-Мамонове еще что-то, что сразу привлекло внимание Потемкина. Правда, не сразу этому нашлось определение. Долго не мог он сформулировать для себя, что же именно так привлекло его в этом молодце. Но потом сообразил: Мамонов только что имя носил такое бравурное, геройское — Александр. На деле же оказался меланхоличным, вечно погруженным в свои мысли, тихим молодым человеком. «Тюфяк, без взлетов и фантазий», — решил про себя Потемкин. Как раз идеальный кандидат!
Как только Потемкин в этом уверился, так и представил его Екатерине. И пошло-поехало как по писаному. Потекли денежки казенные в закрома теперь уже Дмитриевых-Мамоновых, даром что семейство оказалось многочисленное. «Ну да, Рассея-матушка большая, все стерпит! Земель да угодий, золота да чинов еще на сто таких Мамоновых хватит, — не без гордости за отечество успокаивал себя князь. — Ничего, пусть побесится Катенька. Как косицу ни завивай, а волос-то с того только редеет», — философски рассуждал про себя опытный царедворец.
И вот теперь, не без некоторой печали, приходилось думать о «закате» Мамонова. Предрешен вопрос был тогда, когда уселся молодой красавец за стол переговоров императрицы с самим Габсбургом, с самим австрийским императором, куда даже Потемкина не позвали. Тут-то и порешил светлейший: все, и с этим пора прощаться. «Жаль, хороший был малый — спокойный. Ну да ведь Катюху-то как понесет, что ту колымагу под гору, — так ужо и не остановишь!» — вздыхал про себя Григорий Александрович, из-под прикрытых век наблюдая за любовником своей жены, хмуро уставившимся в окно дормеза.
Причин хмуриться у Александра Матвеевича было предостаточно. «Это же надо, чтобы я да своими руками…» — кусал губы граф Дмитриев- Мамонов. Хоть и был он еще молод и слыл человеком не семи пядей во лбу, но опыта при дворе поднабрался достаточно, чтобы разобраться в хитросплетениях придворных интриг, тем более когда все было шито белыми нитками. Да и повторялось все по одной и той же набившей оскомину схеме. «Хоть бы чего новенького придумали!» — угрюмо хмурил брови Мамонов. Но самым обидным было то, что он сам же и порекомендовал Потемкину этого поручика, чтоб его Бог пришиб! И видя теперь, как императрица все чаще поглядывает на Резанова, то и дело подзывает его к себе Потемкин, отправляя то с одним, то с другим поручением, демонстративно подчеркивая тем самым особое к нему расположение, Мамонов не мог не признать, что где-то он просчитался. «Вот уж действительно слепа Фортуна, — не без грусти думал Мамонов, тайком поглядывая в окно на гарцующего неподалеку и отдающего какие-то распоряжения Резанова. — И ведь надо же! Своими руками себе же поджилки и подрезал!» — сокрушался Александр Матвеевич, лихорадочно пытаясь найти решение возникшей проблемы.
В защиту Мамонова следует заметить, что выбрал он Резанова совсем не случайно. Резон, что называется, у него был. Когда Потемкин напрямую попросил его порекомендовать офицера для назначения начальником личной охраны императрицы на период ее путешествия, Мамонов сразу вспомнил о своем бывшем сослуживце. Перед тем, как самому «взлететь», Мамонов имел возможность приглядеться к молодому подпоручику. Резанов совсем недавно был переведен в элитный полк из артиллерии, держался особняком и считался тихоней. В гулянках и офицерских попойках не участвовал, хотя деньгами в складчине всегда участие принимал, чем вызвал уважение сослуживцев, любивших погулять за чужой счет. С прибалтийскими немками, традиционно «обслуживавшими» измайловцев, не знался, по крайней мере, замечен с ними ни разу не был. Из-за чего спустя некоторое время офицеры прозвали Резанова «монахом». Наверное, это полковая кличка и натолкнула Мамонова на мысль представить Потемкину именно Резанова. Только вот забыл он в тот момент, что судьбу «монаха» с той минуты будет определять уже не Святейший Синод и уж тем более не он, а силы куда более искушенные и могущественные. А также не ко времени запамятовал Александр Матвеевич старую русскую пословицу, что «в тихом омуте черти водятся».
А когда вспомнил, было уже поздно.
Глава пятая
Тихий омут
