— Да я не о том!
Салтыков опять подхватился и стал ходить по кабинету. Ему явно не сиделось.
— Тут, брат, вот какая оказия вырисовывается… Прям, можно сказать, счастливейший случай в жизни… Только, я надеюсь, ты уж не забудешь того, кто все эти долгие годы был тебе добрым другом и покровителем. — Салтыков наконец остановился напротив Зубова и, как показалось Александру Николаевичу, даже немного заискивающе посмотрел ему в глаза.
Зубов поднялся.
— Ваше сиятельство, вы изволите говорить загадками, но если вы себя имеете в виду, — Зубов даже немного нахмурился, показывая, что даже подозрения в неблагодарности ему в высшей степени оскорбительны, — так я, видит Бог, за ваше сиятельство готов и жизнь отдать…
Салтыков замахал руками.
— Ну-ну, голубчик, я не об этом… В преданности твоей я не сомневаюсь, и жизнь за меня отдавать не надо… — Салтыков замолчал, как бы подыскивая нужные слова. — Ты мне лучше вот что скажи, как драгоценное здоровье Ольги Александровны?
Зубов даже не сразу понял, что фельдмаршал спрашивал о его дочери. А когда понял, то на минуту онемел от нахлынувших на него чувств. «От тебе раз! Эт-то что ж… Неужто?.. — Александр Николаевич, как мог, пытался скрыть необузданную радость, накрывшую его с головой. — Неужто Лялька и старого вдовца проняла?!»
Но правда превзошла все его предположения.
— Так ничего вроде… — осторожно начал он, — а что ей сделается, вон кобылица какая вымахала. Уж чем-чем, а здоровьем- то Господь вроде не обделил.
Наконец Салтыков, по-видимому, и сам не в силах более сдерживать переполнявшую его новость, как есть выложил все обалдевшему отцу.
Александр Николаевич на мгновение даже потерял дар речи. А когда до него дошло осознание тех возможностей, которые через дочь открывались для его семейства, на глаза навернулись слезы, и он, рухнув на колени, принялся целовать руки Салтыкову.
Князь и сам так растрогался, то ли от мерещившихся и ему перспектив, то ли от такого искреннего проявления дружеских и вместе с тем верноподданнических чувств, что, подняв Александра Николаевича с колен, заключил его в свои объятия и расцеловал в обе щеки.
Пришлось даже прибегнуть к исконно русскому успокоительному средству. Выпив по три рюмки наливки, принесенной дворецким, мужчины наконец уселись, уже на равных, в кресла и перешли к конкретному обсуждению «дела».
После пятой рюмки Салтыков решился сказать то, что у него уже давно было на уме.
— Александр Николаевич, любезный, только ведь это… На такой важной позиции, я имею в виду фрейлины, в девицах-то быть вроде как и не пристало… Надо бы Ольгу Александровну замуж выдать, да побыстрей!
Отец, пребывавший в радостной эйфории и от новости, и от наливки, спохватился:
— Так что же делать-то, девке-то ведь только что шестнадцать стукнуло… Да и потом, где ж я ей так быстро жениха достойного найду?..
— А ты не горюй, Александр Николаевич, ведь у тебя друзья есть, которые о тебе уже позаботились… Ты, главное, их потом не забудь, — опять без обиняков намекнул Зубову Салтыков. — Есть у меня на примете один очень подходящий кандидат… — Сияющий Салтыков поднялся с кресла.
Зубов затаил дыхание.
— Жеребцов, Александр Алексеевич, камергер и тайный советник. Старинная и достойная фамилия…
Глава шестая
Фавориты и фаворитки
Взволнованный и слегка обескураженный, Александр Николаевич Зубов отправился к дочери, по дороге пытаясь облечь предложение Салтыкова «о высочайшей милости» в наиболее пристойную для девичьих ушей форму. Однако после недолгих раздумий он решил, что достаточно будет просто сказать дочери о ее назначении в ближайшее окружение будущей императрицы — что было действительно в высшей степени «высочайшей милостью», а уж со всем остальным предоставить ей возможность разобраться самой. Главное — объяснить и подготовить дочь к новости о скоропостижном замужестве.
