которой было известно всем, включая даже его жену, была своего рода «краеугольным камнем» всей нынешней политики Салтыкова. Без нее, точнее, без ее родственников, князей Куракиных, Голицыных да еще полдюжины славных российских имен, о том, чтобы победить в противостоянии с Потемкиным, можно было и не мечтать. И весь этот уже кое-как устоявшийся баланс покоился на хрупких плечах фаворитки Павла Катеньки Нелидовой. Надо отдать должное, несмотря на то, что внешность Нелидовой была специфична, она не была лишена определенного очарования. Правда, иногда малым ростом своим и чересчур подвижным лицом напоминала обезьянку. Зато всегда привносила в общество шум и веселый переполох. Уму ее, однако, все отдавали должное. Уверить супругу своего любовника, что страсть ее к «предмету» их общего обожания «есть не что иное, как чувство сугубо платоническое», — это, согласитесь, требовало не просто ума, а даже своего рода таланта.
Появление при дворе новой фрейлины, красавицы Ольги Жеребцовой, о которой все теперь только и говорили, и ее стремительное «овладение» Павлом этот устоявшийся баланс рушили.
Ситуация складывалась очень напряженная. Вырвать Ольгу «из рук» наследника уже не представлялось возможным. С таким же успехом можно было попытаться отобрать кость у бульдога. Но и оставлять дело без решительных действий тоже было невозможно. От Александра Николаевича тут же бы все отвернулись и, оскорбленные, затаились. Несмотря на то что «возвышение» Ольги рисовало Зубову заманчивые перспективы, остаться одному, без поддержки влиятельных друзей ему пока представлялось и опасным, и преждевременным.
После некоторых раздумий мужчины решили отложить решение этого важного вопроса до возвращения императрицы и двора из Крыма, авось оно само как-то все разрешится и рассосется…
И надо отдать ему должное, этот извечный русский «авось» не подкачал и на этот раз. Крымский вояж Екатерины перевернул все придворные альянсы с ног на голову, а сдержанность Александра Николаевича Зубова была вознаграждена сполна. Правда, в совершенно ином ключе, нежели это ему представлялось ранее.
Ситуация после крымского путешествия императрицы развернулась таким непредсказуемым манером, что с тех пор уже не Зубов, а Салтыков ездил к своему бывшему управляющему на прием.
Глава седьмая
Начало конца
Пожалуй, еще никогда на Екатерину не обрушивалось столько несчастий и неудач, сколько ей пришлось пережить за последние годы. Годы переломные и с точки зрения цикла календарного — последнее десятилетие уходящего XVIII века, и с точки зрения цикла жизненного.
Год 1789-й, год своего шестидесятилетия, Екатерина Алексеевна встретила спокойно. Без истерик и заламываний рук, свойственных женщинам в свете неумолимо надвигающейся старости. Петербургское высшее общество в череде бесконечных фейерверков, маскарадов и бальных ассамблей самозабвенно билось в затяжном праздновании юбилея любимой государыни.
И то, шутка ли сказать, правление Екатерины приближалось к тридцатилетней отметке. За это время целое поколение родилось, повзрослело, встало на ноги и обзавелось собственным потомством, а она все царствовала. Как всегда в подобных случаях, всем казалось, что век, который поначалу в угоду ей, а затем и по праву прозвали «золотым», будет нескончаем. Что эпоха благоденствия, волной подхватившая бревенчатый и аляповатый российский ковчег, так и будет нести его к берегам достатка и островам благополучия. И действительно, оглядываясь назад, можно согласиться, что, пожалуй, никогда еще Россия не поднималась до таких высот, каких достигла тогда, в конце XVIII века. И все это было заслугой императрицы. Именно она, вслед за Петром, умудрилась вытащить страну из сумрака сонного прозябания и усадить за «стол европейских народов». Да так, что всем пришлось не просто потесниться, а с опаской и подозрением косясь на широкий зад восточного соседа, на занятое им место уж более не посягать.
Надо отдать должное, императрица для своих лет выглядела неплохо. Матовая, ухоженная кожа ее лица благодаря полноте оставалась в меру натянутой и практически без морщин, сияя фарфоровой белизной и лишь на щеках подсвечиваясь легким здоровым румянцем. И все же…
И все же именно этот год явился критическим и в ее здоровье, и в настроении, и, главное, в том, что мы, не в силах иногда подобрать более точное определение, называем жаждой жизни. Именно в этот год всегда ненасытное ее желание — жить, вершить, достигать, совершать, впечатлять, царить — не просто пошатнулось, но сотряслось до самого своего основания!
Великая французская революция явилась для Екатерины шоком, пожалуй, даже большим, чем для самих французов. Все, на чем зиждились ее жизненные устои, принципы, миропонимание, все, чему она тайно преклонялось и даже завидовала и к чему неудержимо стремилась, — те идеалы
