абсолютизма и вместе с тем просвещения, которые она всю жизнь поддерживала и которые вдохновляли многие ее собственные деяния, — все рухнуло, превратившись в груду битого кирпича на месте некогда «неприступной» Бастилии!
Отношения России и Франции никогда не были завидными, а в последние годы вообще превратились в открытую вражду. Екатерина не скрывала своего презрения к Людовику XVI, в первую очередь потому, что тот упорно не хотел замечать возрастающей роли России, а также личные успехи самой «просвещенной монархини». Спесиво выпятив нижнюю губу под своим длинным бурбонским носом, Людовик, как жаловалась Екатерина в письме Дидро, все еще полагал, что «под окнами нашего дворца гуляют медведи». Но более всего, конечно же, Екатерина не могла простить Франции ее поддержку Турции — этого главного врага России и основного камня преткновения на пути к истинному господству в Европе. И все же, несмотря ни на что, французская монархия, точнее, французский просвещенный абсолютизм как модель правления был своего рода идеалом, к которому тайно стремилась российская государыня. И нет ничего более болезненного, чем лицезреть, как твои идеалы на глазах рассыпаются в прах.
Как бы там ни было, но то ли по причине сильных нервных расстройств, то ли просто так совпало, но к концу восьмидесятых годов Екатерина вдруг почувствовала студеное дыхание осени своей жизни. Могучий организм могучей женщины вдруг стал давать сбои, и именно там, где она менее всего ожидала. У Екатерины вдруг начались проблемы с желудком, с пищеварением. Стали отекать ноги. По утрам она долгое время не могла «собрать себя», чтобы не только приступить к делам, но и просто подняться. В этих новых для себя переживаниях Екатерина, старчески шаркая отекшими ногами, кое-как перешагнула в годы девяностые. Она надеялась, что, может быть, они будут снисходительны к стареющему, натруженному организму, однако оказалось, что именно девяностые и добили ее окончательно.
Очередная затянувшаяся война со шведским королем уже давно не радовала. Было успешно начавшаяся, к середине года она закончилась ничем в полном смысле этого слова. Точнее, в его полной бессмыслице. После тяжелых потерь с обеих сторон враждующие страны после второго Рочесальмского сражения подписали Верельский мирный договор, по которому как претензии, так и территориальные споры двух держав возвращались в довоенные рамки. Другими словами, сотни тысяч человеческих жизней и миллионы рублей оказались бесполезно сожженными в ненасытной топке войны.
Но истинный удар готовил Екатерине год 1791-й. Если 1789-й впервые пошатнул ее морально-нравственные устои и идеалы, когда она на примере Франции убедилась в необузданной и всесокрушающей силе «просвещенных масс», а 1790-й подлил масла в огонь, усилив раздражение и выведя вопросы здоровья в число первостепенных, то 1791-й разрушил все то, что имело для нее, как оказалось, жизненно важное значение. Этот год сокрушил Екатерину как женщину и оставил ее настолько разбитой, настолько поверженной в прах, настолько несчастной и обездоленной, что пройдут многие месяцы, прежде чем она найдет в себе силы вновь подняться и хоть как-то оправиться от этого удара.
В 1791 году Екатерина потеряла Потемкина.
Разбитой, испуганной и состарившейся встретила она последнее десятилетие уходящего века. Могильным холодом повеяло в ее опустошенной душе.
Глава восьмая
Коллежский асессор
Несмотря на все старания Державина, добровольная «псковская ссылка» Резанова растянулась на годы. Прошли долгие пять лет, прежде чем что-то стало меняться в остановившейся жизни Николая Петровича. Очарование провинциальной жизнью, охватившее его в первое время, прошло, размеренная монотонность вскоре сделалась настолько нестерпимой, что Николя был близок к отчаянию. Точнее, Николя уже более не существовало. Он «закончился» в тот самый день, когда юный Резанов принял решение уйти из армии и попробовать «выстроить свой карьер» на гражданской службе. В немалой степени этому способствовало открытие той, совершенно незнакомой ему России, которую привнесли в его жизнь рассказы сибирских купцов Шелихова и Голикова.
Теперь это был всеми уважаемый Псковской палаты гражданского суда коллежский асессор Николай Петрович Резанов.
Надо заметить, что чин этот, который он занимал в свои неполные тридцать лет, заставил бы гордиться любого самого отпетого честолюбца. Но Николай Петрович был не просто честолюбцем. Резанов свято верил, что его жизненный путь — особый. А потому то, что было возможно достичь упорным трудом и умелыми махинациями другому человеку, пусть и удачливому, и достойному, было ему малым утешением. Он мыслил себе другой путь, видел себя в другом окружении, в другом положении и с этим ничего поделать не мог. Как ни молил Резанов Богородицу бесконечными зимними вечерами «усмирить гордыню его», «отпустить», «оставить его, недостойного, в покое», ничего со своей натурой он поделать не мог. Довольствоваться тем, что имеет, было не
