туда-сюда, но, пробороздив снег, мы сели. Один из генералов тут же стал командовать, однако порядка от этого не стало: крики, гомон, вопли, стоны раненых. Закинув за спину вещмешок, взяв в одну руку винтовку, другой ухватив за ошейник Волка (Баламут двигался за нами), я направился к дверям, которые пытались выбить два командира. Похоже, их заклинило, одна из пуль с истребителей попала в замок. И когда дверь с хрустом выбили, я одним из первых вывалился на мокрый лёд. Лёд?
– Бежим! Это озеро, самолёт тонет! – заорал я и, вскочив, побежал в сторону.
Теперь мне был понятен тот странный треск, что продолжался, даже когда самолёт замер. Я его поначалу принял за потрескивание остывающего металла, схоже было, но это трещал лёд. Валенки, штаны и тулуп на груди были мокрыми от воды, а мороз минус двадцать.
Мой крик услышали, самолёт действительно своим весом продавливал не успевший промёрзнуть на большие глубины лёд. А что, сейчас только начало декабря. Почти сразу большая часть пассажиров покинули самолёт, некоторые, встав цепочкой в воде по щиколотку, стали передавать мешки с документацией.
Я подошёл к экипажу. Все трое, включая борт-стрелка, были тут. Штурман пришёл в себя, но я, бесцеремонно отстегнув у него планшет, достал карту. С помощью штурмана мы определились с нашим местоположением. Это лесное озеро, имевшее вытянутую форму, на карте значилось.
– Понятно, мы в заднице. До линии фронта почти сто километров.
И тут я засмеялся. Не ожидавшие этого лётчики вытаращили на меня глаза.
– Да я просто подумал, что за то, чтобы меня закинули к немцам в тыл, я подарил полковнику трофейный пистолет.
– Ну хоть чувство юмора у тебя есть, – усмехнулся капитан.
– Оно у меня всегда было, – отмахнулся я и, свистнув псов, направился к группе пассажиров. Там, похоже, шёл серьёзный диспут, доходивший до криков.
Не успел дойти, как и всех других меня отвлёк хруст льда: самолёт, наконец проломив лёд, начал тонуть. Вот он ненадолго задержался, крылья удерживали, но одно почему-то надломилось, и, задрав второе, самолёт ушёл под воду, мелькнув напоследок хвостом. А вот крыло осталось на поверхности, не тонуло, видимо, так и вмёрзнет в лёд. Как я понял, борт успели разгрузить, даже пулемёт стрелка сняли. Тот так с ним в обнимку и ходил, да с сидором, забитым запасными лентами. Гора груза из салона была складирована недалеко от группы командиров, и её охранял тот самый капитан с автоматом.
Когда я подошёл, то разобрался, о чём был спор. Два генерал-майора и один контр-адмирал, все из разных ведомств, не пересекающихся друг с другом, то есть старшего не было и в должностях, считай, равнозначны, спорили о том, кто командовать будет.
Эта свара возмутила меня до глубины души. Ворвавшись в центр группы командиров, я заорал в возмущении:
– Да вы совсем обалдели?! Мы в тылу врага, в глубоком тылу, нужно собираться и уходить, а вы невесть что устроили! Да какие вы командиры?! Как дети, честно слово, вас от мальчишек отличает только то, что члены больше и игрушки настоящие. Значит так, я знаю, как нам добраться до своих, не свой опыт, чужой, но у меня он есть. Да, по летней кампании, не зимней, но проблем я не вижу. Всё же охотник, сын лесника. Поэтому сообщаю такую новость. Пойду один, в этом случае выйти к своим смогу со стопроцентной уверенностью. Но если вы, ухари, пойдёте со мной, то командовать вами буду я. Тогда выйти процентов шестьдесят – семьдесят, всё от случайностей зависит. Поэтому говорю: я ухожу, кто хочет выжить и оказаться у своих, прошу за мной, кто решит остаться, девяносто процентов или замёрзнет здесь, или угодит в плен. Десять процентов – найдёте партизан. Но я бы на это не рассчитывал. Теперь думайте.
Оставив шокированную моими речами группу командиров стоять на месте, я вернулся к лётчикам. Кстати, погибших не было, у штурмана касательное ранение головы и плеча, у двоих пассажиров перелом руки, ещё у одного пулевая рана на руке. Всех уже осмотрели, один из командиров военврач оказался, и все получили медицинскую помощь.
– Я слышал, о чём ты говорил, – сказал военврач, продолжая осмотр раненых. – Знаешь, я бы пошёл с тобой. Уверенности у тебя в своих силах больше, чем у всех остальных, вместе взятых. И ты действительно знаешь, как выжить в этих лесах. Но я городской, и лес меня пугает.
– За свой экипаж говорю так же, – встал капитан Веретенников. – Мы с тобой идём, если командиры не договорятся. Пусть они старше меня по званию и я обязан подчиняться, но никого среди них из ВВС нет, так что, если что, думаю, удастся избежать трибунала при возвращении.
– Вот и ладно. Справимся, парни.
– Партизан будем искать? – сразу уточнил стрелок, видимо опередив других.
Я кивнул и, мельком оглянувшись на продолжавших спор командиров, ответил:
– Да. Свяжемся с Большой землёй и постараемся вызвать самолёт. Думаю, вывезут быстро… О, что-то всё же решили, договорились.
Тот мой спич командиров сперва изрядно позабавил, особенно одного дивизионного комиссара, когда я о больших членах вякнул, а потом только мрачно на меня смотрели. Ведь правду говорил, не в бровь, а в глаз, как говорится. По больному бил. Подбежавший капитан, один из свиты генерал-майора артиллерии, позвал всех приблизиться.
Конечно, глупо было бы думать, что вот так меня поставят во главе, однако мысль я им вложил, что без меня им – никуда. Ну, то есть я очень нужный человек. На толпу в восемнадцать харь есть один авиационный пулемёт, один автомат и моя мелкокалиберная винтовка и краткоствола хватает. У всех есть, даже у меня. Но я имел в виду то, что у меня есть и лайки, и мы неплохая охотничья группа. То есть если сейчас вопрос с продовольствием остро не стоит,
