пару глотков, подошёл к этой паре.
– О чём говорим?
Те смешались, но мама всё же сказала, что обо мне. Дальше мы разговаривали втроем, и я описал товарищу Сталину в подробностях нашу недавнюю эпопею в тылу у немцев, со своей точки зрения конечно же. Кое-что упустил, но как оказалось, тот об этом знал и сам напомнил:
– И обменял два вещмешка с битой посудой на трофейный автомобиль.
– Ну не всё там бито было, – немного растерянно промямлил я. – Восемь тарелок и поднос сохранились. Мы ими пользуемся. Надо будет потом в музей передать, всё же раньше они принадлежали Гитлеру, а тот какой-никой след в истории, но оставляет… А по поводу обмена… Никто не просил бить мои трофеи, которые я, напрягая все силы, лично вынес все к нам, и тут какой-то, даже слов подобрать не могу, разбил всё оглоблей. Даже описать не могу, какие я чувства испытывал, когда услышал этот хруст, поэтому комкор правильно поступил и погасил мои эмоции подарком. А я в ответ у них концерт дал. Два часа шёл. Запрещённые песни пел.
– Запрещённые? – поднял Сталин брови, мне даже показалось, что тот не играл и действительно был удивлён.
– Ну да, цензура запретила мне их исполнять, а фронтовикам и простому народу они очень нравятся, вот и приходится их вот так на импровизированных концертах исполнять. Негативного отношения к ним я не заметил, не знаю, почему их запрещают.
– А по радио почему перестал выступать?
– Так запретили же!
– Насколько я в курсе, тебе это никто не запрещал.
– Не знаю, передали, что в моих услугах больше не нуждаются, и всё. Это после случая с тем композитором, которого я немного поставил на место в последней передаче. Видимо, мстил таким образом.
– Почему же ко мне не обратился?
– Да меня как-то вся эта ситуация и самого устраивала, другие дела навалились. Тем более я в госпиталях пел.
– Да, мне дочка говорила, она на паре выступлений была.
– А?
– Она в двух госпиталях работает сиделкой, учится на врача, – сделав небольшой глоток из фужера, пояснил Сталин.
– Как же я её не заметил-то?! – озадаченно почесал я затылок.
– Она изменилась за последнее время.
– Возможно. Кстати, товарищ Сталин, по поводу цензуры, я всё же хотел бы поговорить. Не знаю, мне, как создателю, конечно, неприятно такое решение, запретить их, но я не понимаю, почему несколько человек решают за всех, что можно слушать, а что нет?
– Извини, Александр, но тут я помочь не могу. Решали это компетентные товарищи, и если оно было принято, значит, решение правильное, и только они могут изменить его.
– Всё равно… – Я пощёлкал пальцами, подбирая подходящее слово. – Подло как-то. Мне кажется, хотя бы один раз слушатели, но должны их услышать. Мол, песни запрещены цензурой, но исполнить их один раз разрешили бы, чтобы слушатели сами решили, правильно компетентные товарищи поступили или нет.
– Хм, а интересное предложение. На это я дам добро. Раз песни запрещены, так запрещены, но все они могут единожды прозвучать по радио. Возьмёшься?
– А возьмусь, сам и певцов подберу, помогу музыкантам освоить мелодии для них. Справлюсь.
– Вот и договорились.
– Этот вопрос решили. Перейдём к другому?
– А у тебя ещё что-то есть? – заинтересовался Сталин, в его глазах мелькали смешинки.
Мама постаралась как можно незаметнее толкнуть меня локтем, намекая, что пора заканчивать, но у меня ещё не всё было.
– А как же. Даже два. Вы ведь в курсе, что мне от бандформирования достался дом в качестве трофея?
– Бандформирование. – Сталин как бы попробовал на вкус это слово. – Интересно звучит. Да, я в курсе о доме. У тебя там вроде как сестра живёт с сокурсницами.
– Точно. Там в амбаре находится неплохая мастерская, у меня не стали её забирать, оснащение старое, официально выкупленное прошлым хозяином в порту, на что была соответствующая бумага. Из-за этого и не тронули. Всё дело в том, что парк станков, а их там четыре, плюс наковальня, идеально подходит для небольшого кустарного производства. Мы с дедом попробовали и сделали за два дня десять глушителей, три для немецких автоматов МП и семь для пистолетов вальтер и парабеллум. Качество выстрела не сильно понизилось, но глушится теперь неплохо. И мы с дедом решили открыть это производство и начать штамповать такие глушители. В основном для трофейного вооружения, но можно и нашего.
– А рабочие?
– Мой дед в прошлом артиллерийский унтер, после окончания Гражданской войны, несмотря на сильную контузию, в основном из-за недостатка рабочих
