отставку, и пусть тут, у Полигона, служат господа генералы вместе с их толстыми женами, а не такой подтянутый холостяк, как… Он писал долго и самозабвенно, особенно налегая на лишний вес чужих супруг. Мелким убористым почерком Максимова были уже заполнены пять листов формата А4, когда в кабинет без стука ворвался рядовой Пащенко.
– Товарищ майор, привезли! – подбежав к столу, выдал Пащенко.
От него резко пахло репчатым луком и виргинским табаком.
Сначала майор Максимов решил, что Пащенко надо расстрелять на месте, ведь он отвлек своего командира от особо яркого пассажа, в котором описывалась возмутительная толщина ляжек любовницы министра обороны. Потом Максимов чуть поостыл и решил, что простреленной из табельного оружия коленной чашечки Пащенко будет достаточно, молодой ведь еще парень, жить и жить. А в итоге майору стало любопытно, что же такого привезли.
– Ну и что же такого привезли? – спросил он у Пащенко.
– Так ведь кресло, товарищ майор! То самое, с подлокотниками и на колесиках!
Максимов почувствовал приятную слабость во всем теле.
– Так чего тут стоишь?! Неси!
Пять минут спустя старый ненавистный стул отправился на помойку, отличный солдат Пащенко – во вне-очередную увольнительную, а майор Максимов, предварительно мелко изорвавший все свои объяснительные, – в краткосрочный, но бурный запой. Благо, у него и без чужих фляг водки в кабинете припасено было.
– Древние народы Евразии и Северной Америки верили, что медведь связывает мир людей и мир животных, что он вроде как посередине – и с теми, и с этими. Убив медведя, надобно тут же попросить прощения у его духа, а не то быть беде. На севере России и на Дальнем Востоке до сих пор совершают камлания над убитыми хищниками, а самые дремучие людишки вообще считают грехом стрелять в мишек. – Я вдруг остро ощутил свое одиночество, и то, что со мной рядом были трое мужчин, никак не могло компенсировать того, что Патрика и Милены больше не будет со мной никогда. В общем, меня пробило на поговорить, вот я и выдавал без перерыва все, что однажды увидел в научно-популярной передаче, посвященной урсусам, что было вполне актуально в связи с недавними событиями на поляне. – Славяне, как и другие древние народы, весьма опасались иметь дело с медведями, поэтому произносить вслух настоящее имя зверя – тогда его звали мечка – категорически запрещалось. Только прозвище! С тех пор и появились – и добрались до наших дней в сказках – всякие Топтыгины и Михайлы Потаповичи.
– Край. К чему это ты все? Бо слушать тебя уже нет сил!
Не обращая внимания на Турка, ищущего в каждом сокращении перестальтики потайной смысл, я продолжил:
– И как тут не вспомнить библейское: «И вот еще зверь, второй, похожий на медведя, стоял с одной стороны, и три клыка во рту у него, между зубами его; ему сказано так: “встань, ешь мяса много!”»
Хм, надо же, какая у меня хорошая память… Цитату слово в слово запомнил!
– А еще при упоминании медведя сразу же перед глазами возникает эмблема известной политической партии! – с воодушевлением подхватил нить беседы Панк, окончательно подтвердив мои опасения насчет его гражданства.
Мы двигались четко вдоль пунктира, совпавшего с медвежьей тропой, с каждым шагом приближаясь к загадочному Лифту.
– Дай Боже воювати і шабель не виймати[15], – пробормотал сзади Турок.
Я бы на его месте не очень-то на это рассчитывал.
Сначала Панк обнаружил под завалом хвороста справа от тропы лося с переломанным позвоночником. Не понимаю, как я мог пройти мимо? Осмотрев схрон, я сделал следующие выводы: а) это дело левой лапы медведя, достаточно взрослого и сильного, чтобы одним ударом перебить хребет крупному копытному; б) медведь этот совершенно здоров, раз смог догнать лося, развив скорость до полуста кэмэ в час, и вскочить ему на спину; в) это дело лап вовсе не нашей медведицы с медвежатами, потому что лось погиб каких-то полчаса тому назад. Итого: все хреново, где-то вдоль этой тропы охотится еще один мутант-гризли. Скорее всего, муженек и по совместительству папочка тех тварей, что мы уже видели. А учитывая, что косолапые умеют хорошо маскироваться и нападать из засады, хреново вдвойне. Они бесшумно подкрадываются к добыче, хотя у них и нет мягких подушечек на лапах…
Метров через сто я споткнулся.
И вновь Панк оказался на высоте – он меня удержал от позорного падения.
– Это что за животное было? Неужели корова? – Панк уставился на выбеленные солнцем и осадками кости, предварительно отшлифованные мутантами-падальщиками и насекомыми. Очень аккуратно отшлифованные, если вообще на мясо кто-нибудь позарился, что не факт – уж больно хорошо скелет сохранился, все как бы на месте. Тушу не рвали на части и не растаскивали по сторонам. И при этом только одна кость – это была лапа – выставлена на тропу, все остальное скрыто в зарослях.
– Сам ты… – буркнул я. Мне одного взгляда хватило, чтобы определить, кому при жизни принадлежал костяк. – Слонопотам это был.
– Кто, простите?! – с вызовом уставился на меня Панк. Он, похоже, решил, что я над ним издеваюсь, и что он может дать мне отпор. Типа, гребенчатый настолько крут, что, позабыв о христианском смирении, запросто накостыляет Максимке Краевому за плохое поведение. Ну и пусть себе, мнение этого
