Это была женщина. Причем молодая и красивая, обликом не так уж и отдаленно схожая с Полетт Годдар и многими другими прелестницами Земли. В ее чертах и движениях сквозила нега, сулящая Шекли вечное неземное блаженство. Он шел к юной деве, распахнув объятия.
Но та встретила его взглядом, исполненным изумления и досады.
– Что это ты задумал, можно поинтересоваться? – язвительно спросила она.
И в тот миг Шекли познал печаль и горечь неразделенной любви. Ведь эту женщину он возлюбил с первого взгляда. Но правда же, разве может сие небесное создание испытывать к нему ответные чувства?
Тут раздался гром галопа. Возвратился тираннозавр.
– Забыл свой долг перед сюжетом! – повинился он. – Прости меня, Шекли. В лесу я заметил симпатичную тираннозавриху и позволил себе кратковременную автономность. Конечно же, сначала надо довести работу до конца.
И он навис над Шекли, громадный и смертоносный. В солнечных лучах заблестели клыки и когти.
И в тот миг Шекли познал леденящий ужас. Неужели вот так все и кончится? К нему приближался исполинский коготь. Шекли стоял столбом, в жилах замерзла кровь. Расстояние между ним и когтем быстро сокращалось, а разморозиться, чтобы обратиться в бегство, он никак не мог.
То был момент страшного ожидания, сменившийся моментом великого облегчения, когда огромный коготь остановился в нескольких дюймах от лица Шекли. С него что-то свисало.
Машина Орфея.
– Ты отдаешь ее мне? Это в высшей степени любезно с твоей стороны, но я не понимаю, чем заслужил…
– Единственная цель моего бытия, задача, ради которой я создан, – отвечал тираннозавр, – это продвижение сюжета. Но хоть я и нужен только для этого, некоторая самостоятельность мне все же дозволена. Вот она-то и ударила мне в голову, заставив забыть ненадолго о моем долге, каковой заключается во вручении тебе, Шекли, сего инструмента для любовного замирения.
Шекли принял машину Орфея. Нажал на кнопку и направил штуковину на девушку. Заработала мудреная алхимия, позволяющая сводить сюжетные концы с концами, и у красавицы смягчился взор, и раскрылись уста, и она сказала:
– Это ведь ты, да? Тот, кого я ждала так долго?
– Да, это я, тот самый! – вскричал Шекли.
Но к его торжеству примешалась досада, ибо он вдруг ощутил тяжесть в рассудке.
Это был Боб, ухитрившийся примчаться с Земли на крыльях собственной сюжетной машины. Теперь они с Шекли делили один мозг на двоих.
– На этот раз обойдемся без монодиалогов, – сказал Боб. – Говорить будем с ней, а не друг с другом.
И Боб Шекли, не разделенный более напополам, взглянул на девушку. А она смотрела на него. Он снова развел руки. Она бросилась в его объятия, прижалась.
– Все-таки тут еще много непонятного, – сказал Шекли, но в голове зазвучала музыка машины Орфея, и необходимость докапываться до сути куда-то испарилась.
Машина Орфея пела ему, что с исчезновением потребности в докапывании до сути начинается мудрость. Поэтому Шекли предпочел думать о другом – о том, как рука об руку с девушкой пойдет в девственный лес на поиски чего-нибудь очень хорошего… ну, по крайней мере, пригодного в пищу.
Ад на Кваваре
Полет через пояс Койпера не обошелся без происшествий. Хотя курс был рассчитан заранее, Джонсону пришлось корректировать его на ходу, чтобы увильнуть от смертоносных глыб металла и грязного льда, которые неслись против потока в Саргассовом море за орбитой Нептуна. Но вот сложности позади, и Джонсон почти у цели. Эта цель – Квавар, малая планета диаметром в половину Плутона. Достойный полигон для первой попытки тер раформирования.
Корабль начал плавное снижение. Джонсон затаил дыхание, потом медленно выдохнул. Планета приближалась: он видел это на бортовых экранах. Металлическая посадочная тренога коснулась поверхности, и у Джонсона снова перехватило дыхание – одна из трех опор соскользнула, и он едва не вскрикнул от испуга. Но наконец космолет встал ровно и устойчиво, и можно было перевести дух.
Спустя немного времени Джонсон в раздувшемся космическом скафандре стоял на грунте и рассматривал планету, названную в честь великой созидающей силы из легенд индейцев тонгва. Творец всего сущего, по представлениям индейцев, не имел ни формы, ни пола, хотя чаще Квавара все-таки называли «Он». Танцами и пением Квавар вызывал к жизни иные сущности – сначала Вейвота, Небесного Отца, а потом уж они вместе, распевая и танцуя, создали Чихуит, Мать-Землю. Божество за божеством присоединялись к танцу, пока общими усилиями не про извели на свет семерых гигантов, держащих мир. Мир обставили холмами, равнинами, горами и лесами, океаны наполнили водой. Потом появился Тобо-хар, первый мужчина, и Пахавит, первая женщина.
Нечто подобное НАСА собиралось сделать с этой планетой – терраформировать ее, снабдить атмосферой и источником тепла, а затем населить людьми. Джонсону выпало провести последнюю проверку местности перед прибытием бригад терраформистов. Он прилетел на неделю раньше срока – чуть ли не впервые за всю историю человечества проект НАСА опережал график.
