– Я смогу! – пообещал Рэнди. – Бросай меня в щит!
Лоран покачал головой:
– На такое способен только Кихот.
– Ты же ученик Кихота! Бросай!
Оруженосец схватил механического грызуна, прикинул его вес на ладони, как это недавно делал рыцарь, и изо всех сил запустил в электрощит.
– Почти в яблочко! – пискнул Рэнди, схватившись за провод передними лапками и крутанувшись вокруг него.
Крысоробот обвил конечностями фишку, дернул раз, другой, третий… Фонтан искр, мощный сполох – и фишка вылетает из гнезда.
Раздался такой грохот, будто это не Директор падал, а чугунный небоскреб.
Пусть и не слишком изящно, пусть и не без посторонней помощи, но Дон Кихот совершил свой наиглавнейший подвиг.
Завод резко стал. Лоран поспешил к рыцарю. Но Дон был мертв – горообразный Директор погреб его под собой, расплющил своей массой. Сбоку виднелось лицо Кихота. И оно было умиротворенным.
С помощью оружия Директора – чугунного лома – Лоран освободил голову рыцаря. Она, как и тело, была ужасно сплющена. И мозг, драгоценный мозг с неповторимыми химическими и электрическими процессами, не подлежал ремонту.
А это означало, что рыцаря воскресить не удастся. Если собрать такого же в точности робота, заложить в него те же программы, он все равно будет другим. Доблестный Рыцарь печального образа Дон Кихот Ламанчский покинул земную юдоль навеки.
И такая великая скорбь овладела оруженосцем, что не сразу он пришел в себя, не сразу увидел склонившуюся над мертвым роботом Психу.
От ее красоты у Лорана захватило дух, и восхищение на миг отогнало тоску – которая, он знал, никогда не оставит его окончательно.
А принцесса устремила на него лучистый взгляд, и в ту же секунду родилась любовь. Любовь мужчины и девы, которую даже самая изощренная технология никогда не научится воспроизводить.
Они смотрели друг на друга, и внезапно их руки соприкоснулись.
Но об их новых приключениях в мире, что заждался спасения и возрождения, равно как и о деяниях храброго крысоробота Рэнди и доблестного механического коня Росинанта, рассказано будет уже в другой повести.
Ботинки
У меня износились ботинки, а тут я как раз проходил мимо магазина «Доброй воли», вот и зашел посмотреть, нет ли у них чего-нибудь на меня.
Ассортимент товаров в таких местах не рассчитан на взыскательный вкус, а обувь по размерам не подходит на нормальную ногу вроде моей. Но на этот раз мне повезло. Пара красивых тяжелых башмаков. Сделаны на совесть. На вид новехонькие, если не считать глубокой вмятины сверху, в том месте, где большой палец. Наверняка из-за нее от ботинок и избавились. Верхний слой кожи соскоблили, – наверное, это сделал какой-нибудь бедняк вроде меня, которого вывела из себя дороговизна обуви. Как знать, может, и я бы сделал нечто подобное в минуту душевного смятения.
Но сегодня я чувствовал себя хорошо. Не каждый день найдешь пару ботинок вроде этих, к тому же на бирке смешная цена – четыре доллара. Я снял свои потрепанные кроссовки, которые когда-то купил в «Кей Марте», и вставил ноги в кожаные башмаки, чтобы убедиться, что они мне как раз.
И тут же услышал голос в голове, который довольно четко спросил:
– Ты ведь не Карлтон Джонсон. Кто ты?
– Я Эд Филипс, – громко ответил я.
– Значит, ты не имеешь права носить обувь Карлтона Джонсона.
– Послушай-ка, – сказал я, – я в магазине «Доброй воли», эти ботинки стоят четыре бакса, и их может купить любой.
– Ты уверен? – спросил голос. – Карлтон Джонсон не отдал бы нас просто так. Он был так рад, когда купил нас, так счастлив, что ощутил полнейший комфорт, какой только может дать удобная обувь.
– А вы кто? – поинтересовался я.
– Разве не ясно? Я прототип умной обуви и разговариваю с тобой посредством микросоединений в подошве. Я подхватываю твой голос в области горловых мышц, перевожу их и передаю свои слова обратно тебе.
– И вы все это умеете делать?
– Ну да, и не только это. Я ж говорю – я умная обувь.
Тут я заметил, что две женщины с любопытством посматривают на меня, и понял, что они слышат только од ну часть разговора, поскольку вторая, похоже, звучала лишь у меня в голове. Я заплатил за ботинки, которые воздержались от дальнейших комментариев, и вышел на улицу. Я направился к себе, в однокомнатную квартиру в «Джек Лондон отеле», на Четвертой улице, рядом с Пайком. Ботинки молчали, пока я не поднялся по двум маршам лестницы и не остановился на покрытой линолеумом площадке перед квартирой. Лифт в этот вечер не работал.
– Ну и берлога, – сказали башмаки.
– Вы что, успели разглядеть мою квартиру?
