быстренько смыться, чтобы на старости лет не оказаться за решеткой, если дело закончится для него наихудшим образом.
— Ты что, никогда о нем раньше не слышал? — спросил Зандер, закончив рассказ.
Я покачал головой:
— Все эти годы я провел на западе, далеко отсюда, Кай. К тому же я был коммерсантом, и все это меня не больно-то интересовало.
— Вот именно поскольку ты был коммерсантом, ты к нему и поедешь. У тебя лучше получится торговаться. А я не смогу переступить через себя и подать ему руку.
— Но меня ты все-таки посылаешь, и хотя мы точно не сможем заплатить настоящую цену, все равно фактически поможем ему избежать расплаты.
Зандер кивнул.
— Да, это ты красиво сказал — про расплату. Но если я стою перед выбором: получить десять тысяч книг по сходной цене или же отдать кого-то в руки правосудия — не исключено, что заслуженно, — мое решение будет в пользу десяти тысяч книг. Кольберг все равно рано или поздно умрет, возможно, в покое и довольстве, а может быть, в нищете и забвении. Но у книг всегда есть шанс сохраниться. Вот адрес. А это интервью, которое пару месяцев назад «Нерон» взял у злейшего критика Кольберга. Прочитай, у тебя хотя бы появится общее представление о человеке, с которым тебе предстоит иметь дело.
Документ 4
Система Кольберга. Беседа с историком Кристофом Линденбаумом, приват-доцентом (Dr. phil. habil.) Боннского университета
«НЕРОН»: Вы очарованы им или, следуя известному правилу, никогда не упускаете из виду образ вашего врага?
Линденбаум: Что до меня, то ни о какой очарованности и речи быть не может.
«НЕРОН»: Но мы видим в ваших работах совсем другое. Разрешите, я процитирую: «Никто не может избежать того жуткого состояния тревоги, в которое погружается человек, читающий фразы Кольберга».
Линденбаум: Я ведь здесь его не хвалю, это нельзя понимать как похвалу.
«НЕРОН»: Конечно. Но ваше восхищение им в этих строках чувствуется.
Линденбаум: Мы вполне имеем право ожидать, что ученый, много лет изучающий свой предмет, очарован им, не так ли? Хотя это бывает, к сожалению, слишком редко. Большинство исследователей уже на раннем этапе находят свою маленькую делянку и на протяжении десятилетий окучивают и удобряют ее изо всех сил.
«НЕРОН»: С Кольбергом у вас именно такой случай?
Линденбаум: Только на первый взгляд. Мною руководит другое.
«НЕРОН»: И что же?
Линденбаум: Вражда.
«НЕРОН»: А какие причины? Личные? Профессиональные?
Линденбаум: Если вы подразумеваете, что он вставлял мне палки в колеса — нет, такого не было. Я историк, Кольберг — юрист- государственник и специалист по конституционному праву. Так что наши интересы не пересекались. Личные мотивы? Но я никогда с ним не встречался. Да и не стремлюсь к этому.
«НЕРОН»: Что же тогда породило враждебные чувства?
Линденбаум: То, чем все восхищаются, и я в том числе, — его стиль. И функция этого стиля. А также функция этого человека в государственном механизме.
«НЕРОН»: Давайте с этого и начнем. Как бы вы все это описали?
Линденбаум: Такие системы, как хунта, имеют обычно своего главного идеолога, который из различных лоскутков кроит официальное учение. В основном это вполне безобидные болтуны — хорошо, «безобидные» здесь не самое удачное слово. Итак, болтуны, перекормившие свои мозги теорией и одержимые какой-нибудь идеей фикс. Как правило, сказать им особенно нечего, зато должность они занимают солидную. Кольберг действовал совершенно по-другому. Его главное оружие — это его стиль.
«НЕРОН»: А именно? Мы целиком обратились в слух.
Линденбаум: Он, бесспорно, из тех, кто блестяще владеет пером. Стиль его совершенно не похож на немецкий, он скорее
