— Значит, у вас проблема не с данными, просто вам нужна новая программа.
— Если тебе так угодно — да.
— Нет, не мне так угодно, а проблема заключается именно в этом.
— Да-да, конечно. Я просто неточно выразился, — сказал я. — Прошу прощения.
Возникла комическая пауза, на мой вкус, длинноватая. Затем она спросила:
— Какая программа у вас там сейчас стоит?
— BCS 3/1, — ответил я.
— Круто, — воскликнула Элинор, — ей же… ей уже…
— Ей очень много лет, точно. У нас до сих пор просто времени не было поставить что-нибудь поновее. Да к тому же мой шеф в этих делах довольно неповоротлив. И сейчас, когда проблема всплыла, я подумал, что, пока мы не раскачаемся и не купим что-нибудь суперновое в городе, мы могли бы у вас программу заказать.
Элинор подавилась дымом и слегка закашлялась. Потом затоптала ногой сигарету, и я последовал ее примеру. Опять комическая пауза, быстро мной прерванная:
— Я имел в виду — при возможности, я ведь не знаю, свободен ли кто-нибудь у вас, чтобы этим заняться. Вы же наверняка заняты другими делами. Более масштабными.
— Само собой, — ответила она, — но не вижу проблемы. Такую программу написать — ерунда. Просто посмотрим, что точно вам нужно, и тогда это займет день. Ну, максимум два. Лучше всего — я прямо сейчас к вам забегу. Пошли.
«Забегу» прозвучало так, словно идти к нам было через улицу напротив; на самом деле дорога до нас занимала минут десять, и то, если знать, где можно срезать. Элинор сходила за курткой и крикнула остальным: «Ребята, я пошла в библиотеку вот с этим юношей, заказ наклевывается. Я скоро».
Ноябрьское солнце, бледноватое и совсем не теплое, наконец-таки победило, и мы двинулись в путь. Мне никогда не удавалось сохранять нужную дистанцию, идя рядом с женщиной, которую я уже хотел, но еще мало знал. Это приводило иногда к смешным ситуациям: то я буквально наталкивался на нее, то ей приходилось оборачиваться, чтобы посмотреть, где я, или я припускал так, что за мной приходилось гнаться. На этот раз я вел себя отлично, почти как она, а на всю предстоящую дорогу как раз хватило одной темы — истории ее жизни в кратком варианте.
Итак, она действительно родилась в Ливерпуле двадцать шесть лет назад — сама сообщила, я не спрашивал, — и вот уже пять лет здесь, приехала вместе с отцом. Ее отец прибыл в страну в составе Интернациональных миротворческих бригад и пару месяцев назад вернулся в Англию.
— Он военный или гражданский? — спросил я.
— Военный. Мой отец солдат, и его отец тоже был солдатом.
— А мать?
— Я о ней ничего не знаю.
— Смешно, но я точно так же ничего не знаю об отце.
— Не понимаю, что тут смешного, — ответила Элинор.
Итак, майор Ригби отправился обратно в Англию, не преминув сказать на прощание, что из этой страны, этой rotten country[40] ничего путного никогда не получится, но его дочери Элинор здесь все, в общем, нравилось, и она осталась. Еще в школе она писала программы как бог, успевая подрабатывать в двух маленьких лавочках, но по-настоящему развернуться смогла только здесь.
— Ты знаешь, — сказала она, когда мы проходили мимо бункера с курганом, — я надеюсь, тебя это не покоробит, но я — гений.
— Ага, — сказал я, абсолютно не представляя, что еще добавить, но потом придумал: — Давно хотел познакомиться с гением. Зандер тоже гений в своем роде, но не такой ярко выраженный.
— Зандер — это кто?
— Ты что, не знаешь Зандера? Это в каком-то смысле мой шеф.
— A-а, этот. Я уже забыла, как его зовут. Его же не видно совсем.
— А у вас кто главный — ты?
— Нет, главный — Джон. Ну, тот, который по телефону орал, когда ты пришел. Официально фирмой руководит он, кстати, он тоже приехал сюда следом за своим отцом. Его отец заведует внешним бюро Интернациональной комиссии. Но мы все, конечно, равноправны.
— А сколько вас?
— Нас пятеро: Джон, потом Андреас и Фред, те двое, которых ты видел. У Томми как всегда дела в городе. Имя у него звучит по-английски, но на самом деле его зовут Томас и он откуда-то с юга Германии… Ну и, собственно, я — всего получается пять человек.
— Неслабо, — сказал я, — четверо мужчин и одна женщина.
— С виду, может быть, непросто, но у нас все нормально, именно потому, что я — гений. Остальные просто очень одаренные, понимаешь. Нет, это
