15
А что же Ритц, первый обитатель территории, с которым я познакомился, когда Зандер встретил меня возле первой руины? Однажды вечером, вскоре после Нового года, Ритц всем нам объяснил, что мы, собственно, здесь делаем. Школы у нас не было, зато появилось нечто вроде частного университета, где кафедру занимал один-единственный человек — Ритц.
Когда я несколько месяцев назад увидел его впервые, мне показалось, что ему восемьдесят с небольшим. Теперь я знал, что Ритц родился в 1943 году (дата для меня чуть ли не доисторическая), стало быть, ему восемьдесят шесть лет. При том что средняя продолжительность жизни, вопреки всем прежним прогнозам, снова снизилась за последние двадцать лет, причем у мужчин заметнее, чем у женщин.
Но когда мы, проходя мимо, видели Ритца в его садах, ему можно было дать не больше шестидесяти. Возможно, оттого, что он от природы был мал ростом, а с годами сделался совсем коротышкой. В его движениях, когда он нагибался, а потом распрямлялся, когда работал граблями, копал землю или поливал цветы, было что-то поразительно упругое, пружинистое. В своем вечном кителе и в картузе он был воплощением не столько садовника, сколько домоправителя.
— Все это сказки, — сказал он однажды, когда мы с Элинор проходили мимо, — будто работа в саду полезна для здоровья. То, чем я тут занимаюсь, рано или поздно сведет меня в могилу. Но это уже неважно. Я достойно дожил до старости.
Ритц закончил университет в 1969-м, это была учеба в тех объемах, которые сейчас трудно себе представить. Он изучал философию, сравнительное литературоведение, религиоведение, социологию и романистику — все это в Берлине, Гейдельберге, Тюбингене и Париже. Потом он три года путешествовал по свету, перебрав десятки профессий: он был сборщиком урожая, шофером, личным секретарем, декоратором, дальнобойщиком, виноделом и тому подобное. Летом 1972 года он вернулся в Германию и три года трудился в отделе по работе с общественностью в Союзе работодателей. Он сразу стал замечать, насколько его начальники страдали от комплексов, как их все больше охватывал страх, когда приходилось заниматься чем-то непривычным. Доктор Кресс, например, должен был произнести речь на присуждении премии по культуре, вручаемой союзом. Речь за него, разумеется, написали. Но он хотел подчеркнуть в ней главные мысли и не знал, как это сделать. Он хотел знать, о чем будет говорить. Можно ли цитировать древних философов, или это — дурной тон? (Он имел в виду кого-нибудь типа Платона или Сенеки, но греческого не знал, зато знал великую латынь. Лауреату только что исполнилось двадцать пять. Уместно ли цитировать древних?) А цитировать Адорно — не слишком ли это рискованно? Верить ли экономическим боссам, когда они в 1974 году, в разгар нефтяного кризиса, утверждали, что их деятельность имеет философскую и этическую подоплеку? Насколько отчетливо можно подчеркивать значение меценатства промышленников, чтобы публику это не покоробило? Как убедительно подать себя, чтобы поверили, что ты — интеллектуал? Сколько нужно образования, чтобы тебя не считали недоучкой? Что нужно знать, чтобы чувствовать себя уверенно? Как максимально быстро обрести почву под ногами, когда приходится покидать родную территорию?
Через три года Ритц набрался достаточно опыта. Он вышел из Союза работодателей и основал собственный институт, который предлагал аналогичные консультативные услуги. Подспудная суть проблематики выглядела так: как капиталисту избавиться от пресловутого имиджа эдакого персонажа театра масок и стать культурно полноценным и этически совершенным человеком? Спрос на услуги института в конце 1970-х и начале 1980-х годов был умеренным, с середины 1980-х он сильно возрос. В институте в этот период было уже восемь сотрудников. Семинары проходили либо в институте, либо на улице Граф- Адольфштрассе в Дюссельдорфе, в конференц-залах гостиниц или, при желании, прямо в помещениях соответствующих фирм. Трижды Ритцу довелось давать персональные консультации на дому. В таких случаях суммы гонораров не разглашались. В начале 1990-х добавились философские блок-семинары на Боденском озере, которые пользовались большим успехом.
В 2010 году Ритц отошел от дел и, сохранив за собой небольшую двухкомнатную квартирку в Дюссельдорфе, в районе Карлштадт, отправился путешествовать. Поздняя любовь заставила его в 2013 году на три года задержаться на берегах Луары: после путешествия по Азии и Океании он был тогда на пути к дому. Куда и добрался после разрыва, за три дня до путча, который застал его врасплох. Поначалу он остался в Дюссельдорфе, потому что был слишком измотан, чтобы опять уехать. Вплоть до падения хунты он держался в тени и написал две книги, обе вышли в том маленьком издательстве, где работал Зандер. Это было два тома с претенциозным, как мне поначалу казалось, названием «Справочник по топографии (тома I и II)»: разного объема заметки и наблюдения в форме раскованной дружеской беседы с читателем. Они уже стояли на полке в нашей библиотеке, когда я сюда приехал, но я обнаружил их только два месяца спустя. Иногда, если во время перерывов и по вечерам я предпочитал побыть один, я брал с собой один из томов, шел в сады Ритца и там читал. В большинстве заметок не было никакой кульминации, они были сугубо описательными, как японские хайку, и предоставляли свободу толкования тем, кто пристально искал в них смыслы. Лишь иногда встречались едва заметные намеки, подсказывающие, как можно что-то истолковать. Так, на какой-то странице во втором томе я нашел мысль, которая почти слово в слово повторяет соображения Ритца по поводу замкнутых систем и недостающих промежутков, высказанные им во время первой нашей встречи. Если прочитать это сейчас, может показаться, что Ритц уже тогда предвидел крушение власти хунты. Так или иначе, эти книги — точнее, книжицы, в каждой из них было не более восьмидесяти страниц — принесли Ритцу после бегства или смерти Генерала известность и возбудили к нему интерес. Целых полгода, в самом начале, он даже сотрудничал с Интернациональной
