прибор носит элегантное название «Белый Мир». Мы пока не можем внятно сказать, в чем особенность именно
По-прежнему неизвестно, где и когда шайка должна была нанести удар: собирались ли они просочиться поодиночке в Германию и там совершать акты саботажа или же совершить налет на Берлин-Шенеберг. В ходе допросов это, безусловно, выяснится: вряд ли все пятьсот партизан будут молчать. Поскольку Мариэтте Кольберг вменяется в вину убийство мужа или подстрекательство к этому убийству, остается ожидать, что новоиспеченное немецкое правительство подаст запрос на ее экстрадицию в Германию и что этот запрос будет в срочном порядке удовлетворен. То же самое касается Хайнера Заскова. Дело Отто Бенеке может быть рассмотрено в Гааге. Но что делать с пятью или семью сотнями партизан, да еще в мирное время? Будут ли их содержать в тюрьме или же в одном из свободных на сегодня лагере беженцев, который отвечает необходимым стандартам безопасности? И в какой стране? Являются ли они пленными Интернациональной комиссии, и если да, то подпадают ли они под юрисдикцию Германии, или же это судебное дело европейской инстанции в Осло?
По поводу этих вопросов Германии не очень-то приходится ломать голову. В конце концов, огромные репрессивные машины прошлых десятилетий научились усмирять и перемещать большие массы людей. Гораздо интереснее ответить на вопрос, что означает для нас арест Мариэтты Кольберг. Газета отваживается предложить свою гипотезу. До последнего времени, практически до смерти мужа и ее собственного исчезновения, эта молодая женщина была почти никому не известна. После этого она стала героиней бульварных хроник и превратилась в романтическую фигуру, чему немало способствовала ее красота. Мы не удивимся, если в определенных кругах ее будут воспринимать как мученицу, а ее портрет превратится в икону. Когда в марте было совершено нападение на библиотеку «Старые фонды» («Неуловимая территория» от 15 марта 2030 года), формирования образов новых мучеников удалось избежать. Это было несложно, учитывая, что арестованные и приговоренные к наказанию преступники были столь несерьезной группой. Что касается «овеянной тайнами» Мариэтты (мы цитируем наугад эти пресловутые «печатные источники»), сделать это будет много сложнее. Мы уверены, нас ждет грандиозный мелодраматический спектакль.
КАРСТЕН НЕТТЕЛЬБЕК
29
Я буквально видел Карстена Неттельбека: вот он сидит вечером в своем кабинете и пишет эту статью, повесив черный пиджак на спинку стула (я пару раз с улицы наблюдал, как он работает, склонив голову в свете настольной лампы); видел, как под конец он еще раз напряженно перечитывает собственные строки и потом откидывается на спинку стула, засунув оба больших пальца под подтяжки, жест, который означает, что в этот момент он доволен если не всем миром, то самим собой — точно. Потом подумал о том, что операция «Мариэтта» произошла вчера на рассвете фактически у меня под носом, в каких-то тридцати километрах, а я тем временем сладко спал у себя в гостинице, плотно задернув красные шторы. И снова подумал, что несколько месяцев назад подавал руку той, чьим именем была названа операция. Я был так близок к ходу истории и все же самое важное проспал. Так мне и надо.
И в других газетах, которые я купил, содержались те же новости, только в них не делались далеко идущие выводы, и про «Белый Мир» больше никто ни слова не писал. Либо всех попросили хранить информацию в секрете, а Карстен Неттельбек был единственным, кто нарушил договоренность (девизом «Неуловимой территории» было: независимость — вольность — отсутствие влияния государства), либо он был единственным, кто такой информацией располагал. Тогда он получил ее от Элинор.
Этот поезд следовал по южному варианту маршрута, и, когда я закончил просматривать газеты, мы уже оставили позади Ганновер. Земля купалась в июньском солнце. Я любил людей, которые на секунду показывались внизу, под эстакадами и насыпями, и тут же снова исчезали из поля зрения. Я считал, что все заслуживают мира, даже заводские корпуса Вольфсбурга[89].
Мира пожелал я и себе самому, только вот не знал, найду ли я его у себя дома. Дома? Когда возле вокзала я, направляясь к нашей территории, сел в автобус, ехавший вплотную за туристским мастодонтом, и они оба двинулись в одном направлении, я понял, что больше не смогу сюда возвращаться. Я отсутствовал всего четыре дня вместо запланированных двух недель, но, когда проходил со своей легкой сумкой на плече через первую арку ворот, словно солдат, вернувшийся в казармы с воскресной побывки, мне все показалось чужим. Я не торопился сообщать кому-либо о своем возвращении и надеялся, что меня никто не увидит. Тут выяснилось, что туристический автобус стал выгружать пассажиров возле холма, покрывающего бункер, чтобы им легче было обозревать всю территорию. В целом это было ужасно, но в тот день оказалось очень кстати. Я смешался с толпой и незаметно добрался до собственной
