При этих словах я посмотрел на него, отыскивая признаки легкого помешательства у него во взгляде. Но Зандер уже, казалось, забыл о моем присутствии и смотрел куда-то мимо меня. Потом придвинул стул поближе к столу и углубился в раскрытую книгу, какой-то древний фолиант, страницы которого в две колонки испещрены были фрактурой[93]. Я на цыпочках выбрался из библиотеки на летнее солнце.
Выйдя на улицу, я подумал, что «Белый Мир» — идиотское название, а пояснения Элинор по этому поводу — полная муть. Название отдавало расизмом, причем настолько сильно, что с души воротит. Потом мне пришло в голову, что расцвет родного города Элинор начался с работорговли и что название, которое она дала своей программе, наилучшим образом в это встраивается. Вдохнуть поглубже, выдохнуть — и забыть, подумалось мне.
У бункера я заметил двухэтажный автобус и быстро, как только мог, ретировался с нашей главной улицы в западном направлении, пока не добежал до маленького английского садика, заложенного Ритцем. Перед беседкой, в которой хранился садовый инвентарь, стояли облупленный деревянный стол и два покосившихся стула, на одном из них сидел садовник собственной персоной в кружевной тени сливового дерева. Подойдя ближе, я заметил, что глаза у него закрыты, он открыл их, только когда я подошел совсем близко и он расслышал в траве мои тихие шаги. Я уже пожалел, что помешал ему, но Ритц указал мне на стул напротив, и я сел.
— Ты снова у нас, — констатировал он.
— Я этого точно не знаю. Действительно ли я у вас, я имею в виду.
— Я хотел только сказать, что ты опять на нашей территории, и все.
— Я здесь нахожусь гораздо дольше, чем вы думаете.
— Я знаю, — сказал Ритц. — Я иногда видел, как ты по утрам уходил, а по вечерам возвращался.
Это меня нисколько не удивило. Если кто и мог меня заметить в эти дни, так это Ритц.
— Но ты сам не можешь понять, хочешь ли ты здесь остаться.
Опять констатация факта, а не вопрос.
— Не могу.
— А теперь еще и Элинор уехала.
— Элинор я потерял уже давно, — сказал я. — Я просто не знал об этом. Но ты знал наверняка.
Он кивнул.
— Как и все, почти все, — ответил он. — Это старая история, Ульрих, и она…
— …и она встречается как в литературе, так и в жизни, — закончил я. — Мне уже один человек сегодня это сказал. Вы наверняка за моей спиной все надо мной смеялись.
Ритц покачал головой.
— Никто не смеялся. Все надеялись, что ты обо всем узнаешь сам. Ты ведь должен был хоть что-то замечать.
— Безусловно.
— Наверное, стоило спросить у нее. Хотя нет, Парцифаль вопросов не задает.
— Нет, — сказал я, — наверное, я просто клинический идиот. Наплевать, она ведь все равно уехала, и я не думаю, что Фродо найдет ее.
— Если Фродо ее найдет, — откликнулся Ритц, — то ее с тем же успехом найдет корейская мафия. Или русская. Ничего хорошего я в этом не вижу.
Я был того же мнения, несмотря на ярость, которую испытывал по отношению к Элинор.
— Раньше мне все здесь казалось гораздо лучше, — сказал я. — Но ты ведь нам еще в январе объяснил, что это пройдет. Я мог бы и сам догадаться. А какие еще новости?
— Последний просвет скоро исчезнет, — ответил Ритц. — Супермаркет будут строить. Через две недели должны начать. Торстен Тедель переехал в Целендорф, чтобы быть как можно ближе и к сыну, и к возлюбленной. Фрау Велькамп считает, что закончит свою книгу через полгода. Хочет через пару недель устроить чтение фрагментов. Тобиас Динкгрефе собирается закрывать ресторан. Он говорит, цитирую, что к нему стало приходить слишком много засранцев.
— Да, море новостей, особенно если учесть, что я практически и не уезжал.
— Это еще не все. Хельме ушел, он ведь всегда об этом говорил.
— Куда?
— Никто толком не знает. Он сказал, что возвращается к своим корням. Корни у него недалеко, он ведь родом из Райникендорфа. Да еще кое-кто из анархистов хочет блокировать пустырь, чтобы там ничего не строили.
— Ага. Ну и что вы тогда будете делать? Полицию позовете? Прогонять их будете?
— Мы ничего делать не будем, Ульрих. Кто это — «мы»? Вопрос в том, что будет делать «PRO-VITA». Но тех, кто против строительства, их не много. Большинство анархистов хотят уйти.
