появление. Сестра София предупредила меня, что здешних пациенток держат одурманенными, добавляя в их чай настойку опия. Это не дает настоящим ведьмам плести чары и делает остальных тихими и послушными. Я достаточно насмотрелась в своей жизни на тихих и послушных женщин и пришла к пониманию, что в большинстве случаев их послушание — лишь маска. Но тут все совсем иначе. Во мне поднимается ярость, от которой мои ноги словно врастают в пол. Мало того что Братья лишили этих женщин семей и домов, осудив на пожизненное заключение в жуткой тюрьме, они еще и отняли у них способность думать, выбирать, способность бороться.
— Сестры! — В ноги сестры Софии падает длинная тощая девица. — Я очень грешна. Я боюсь, что мне не суждено спастись.
— Встань, дитя мое, — говорит сестра София. — Ты должна молиться и призывать на помощь Господа.
Но девушка трясет головой. У нее мрачные голубые глаза и нездоровая желтушная кожа.
— Он не слышит меня. Я совсем-совсем пропащая. Я грешная, скверная.
— Господь слышит всех Своих чад. — Сестра София склоняется к девушке, и на ее полном лице написаны сочувствие и доброта. — Как твое имя?
Девушка скукоживается на полу, ее лицо скрывают темные косы.
— Стелла. Ох, сестра, пожалуйста, помогите мне! Господь является мне в снах, и я молю Его о прощении, но Он никогда не говорит со мной.
— Дурочка, это у тебя галлюцинации от препаратов, — бурчит тощая сиделка. Из-под оборок ее белого чепчика свисают пряди жирных черных волос. — Господь не является таким грешницам, как ты.
Сестра София выпрямляется и поднимает Стеллу.
— Посиди со мной, Стелла, помолимся вместе.
— Вы же здесь в первый раз, верно? — Это толстая сиделка заметила мой интерес к тому, как Адди опускается на колени у постели девушки с задорными шоколадными кудряшками. Хозяйка этих кудряшек лежит на спине, безучастная, как труп, и смотрит в потолок остановившимися глазами. — Когда эту привезли, она была как дикая кошка. Кусалась и царапалась. Теперь и не подумаешь, правда? Нынче она и муху спугнуть не сможет!
Сиделка хихикает, обдав меня брызгами слюны. Я с трудом подавляю желание вытереть щеки, а она указывает на присевшую возле Перл блондинку:
— А эта твердит, будто с принцем помолвлена. И за волосами по-прежнему ухаживает, просто на случай, если женишок сюда заявится.
— Но ведь все посещения запрещены?
В самом дальнем конце комнаты несколько девушек спят, скорчившись под истрепанными коричневыми одеялами. Сиделка качает головой, ее двойной подбородок трясется:
— Конечно, запрещены, их же надо подальше от нормальных людей держать. Вон тех девчонок особенно. Они все драться лезли, когда их привезли, да и сейчас тоже норовят, если чая не выпьют. Ну так им теперь побольше лекарства дают. И они тихие делаются, как мышки.
Я изо всех сил стараюсь скрыть ужас. Мэй, склонившись у кровати во втором ряду, держит за руку красивую бронзовокожую индианку, которая раскачивается под лишь ей слышную музыку. Когда она поворачивается к Мэй, я вижу, что под правым глазом у нее синяк, а скулу пересекает царапина.
— Что случилось с этой девушкой?
— А, так это брата Кабота любимица. Ну больше-то она шума поднимать не будет.
— Его… любимица? — эхом повторяю я.
— Ему нравятся хорошенькие, — подмигивает мне сиделка.
— Это здесь… принято? — спрашиваю я, вспоминая красоток Мину Косту, Дженни Саутер и других девушек из Чатэма, которые тут содержатся.
— Ну не он один частенько ходит сюда с проверками. Предыдущая смотрительница пыталась это дело прекратить, так ее, знаете ли, уволили, чтоб неприятностей не устраивала. Лучше уж не лезть в это дело.
Чьи-то острые ногти впиваются мне в запястье, и я подскакиваю.
— Сара Май, — с упреком говорит сиделка, а я заглядываю в косящие зеленые глаза.
Они принадлежат веснушчатой девочке, которой от силы лет тринадцать. Подол ее юбки в грязи, щеки запачканы, а в темных волосах запутались листья.
— Посмотри на себя! Чем это ты занималась на утренней прогулке?
— Руководила похоронами, — говорит она. — Сестра, вы помолитесь со мной?
— Э-э-э… конечно, давай.
Сиделка одергивает девочку:
— Только не в таком позорном виде, мисси! К Сестрам разрешается обращаться хорошим девочкам, которые причесываются и как следует ведут себя. — Сиделка подталкивает меня дальше вдоль рядов коек. — Эта зверюшек любит. Птичек дохлых находит и хоронит. Прям жуть от этого берет.
Внезапно поднимается шум: дверь распахивается, и смотрительница вкатывает сервировочный столик.
— Пора пить чай, девочки! — с улыбкой возвещает она. — Стройтесь.
