Мэдисон
— Ну, как бы там ни было, возвращаться в Мэдисон всегда приятно, — сказал Олсон.
— Тридцать лет я не был здесь, — сказал я. — Ли пару раз наведывалась. Там все, наверное, изменилось. Добротные рестораны, джаз-клуб, что угодно…
На пересечении Висконсин- и Уэст-Дейтон-стрит я остановился на красный и включил поворотник. По Уэст-Дейтон я выберусь к отелю.
Загорелся зеленый. Я свернул за угол, к воротам гаража.
— Слушай, а я взял книгу, которую подписал для Гути?
— Прикинь, как мне осточертело отвечать на один и тот же вопрос сто раз?
— А я уже спрашивал?
— Дважды, — сказал Олсон. — Ты, похоже, нервничаешь покруче меня.
После того как мы заселились в номера на четырнадцатом этаже и распаковали вещи, я позвонил в больницу Ламонта и переговорил с лечащим врачом Гути. Доктор Гринграсс сообщил, что дела не так уж плохи.
— Главное, не давайте повода для волнений — тогда все будет хорошо. Удивительное дело: Говард последние восемь или девять месяцев демонстрирует заметный прогресс. Несмотря на годы, что он провел у нас, я почти с уверенностью могу сказать… Разумеется, учитывая, что за пределами учреждения у него не осталось ни родных, ни друзей, кроме вас и мистера Олсона, в его положении больших изменений ждать как будто не следует, не так ли?
Хотя был не очень уверен, что правильно понял доктора, я согласился:
— Он демонстрирует прогресс?
Смех доктора удивил меня.
— В течение почти всего периода пребывания у нас Говард использует довольно специфичные языковые источники. Я в те годы еще не работал, но по записям в истории болезни, сделанным вскоре после его поступления в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, можно судить о том, что источником его словарного запаса был некий удивительный словарь…
— …Капитана Фаунтейна. Бог мой. Я почти забыл об этом.
— Вы, конечно, понимаете, что решение ограничить себя рамками чрезвычайно невразумительного словарного запаса являлось своеобразным способом контролировать страх, который и привел его к нам. Его родители решили, что следует оставить сына под наблюдением врачей. И я полагаю, решение оказалось верным. Большинство работающих здесь, медики и обслуживающий персонал, понятия не имели, что он говорил, почти все время. Кроме того, мистеру Блаю требовалось интенсивное медикаментозное лечение, иначе он мог стать опасным для себя и других пациентов. Речь о периоде с шестьдесят шестого года до приблизительно восемьдесят третьего. Затем его лечащий врач решил, что мистер Блай готов к снижению интенсивности медикаментозной терапии, и решение это можно назвать передовым. Результаты оказались довольно обнадеживающими.
— Он начал разговаривать? И пользуется нормальным лексиконом?
Это были бы просто отличные новости.
— Не совсем. После подбора оптимальной дозы препаратов мистер Блай начал говорить длинными, красиво построенными предложениями, отрывками из диалогов и тому подобное. Мы в конечном счете обнаружили, что почти все это — цитаты из романа Готорна «Письмо Скарлет». Остальное дополнял капитан Фаунтейн.
— Он частенько цитировал «Письмо Скарлет», когда еще учился в школе, — сказал я.
— Он помнит все прочитанное?
— Похоже, что так.
— Спрашиваю потому, что он как будто добавил цитаты из книги, которую только что закончил читать. Она лежала на столе в комнате отдыха. Что-то вроде любовного романа, а может, готического. «Лунные сны», если не ошибаюсь, Л. Шелби Остин?
— Впервые слышу, — сказал я.
— Я тоже был не в курсе, но она чудесным образом повлияла на вашего друга. Говард сделался намного более выразительным.
— Он знает, что мы приедем?
— Конечно. Он очень оживлен. И крайне взволнован. В конце концов, у Говарда не было посетителей тридцать один год. Сегодня утром он несколько часов выбирал, как одеться для вас. А ведь гардероб у него не такой уж большой. Когда я спросил, как он себя чувствует, он ответил: «Анабиотически».
— Капитан Фаунтейн.
