— Какая глупость, — сказала Мередит.
— По его словам, у наших жизней теперь появился Смысл.
— Да не существует никакого смысла. Хочешь быть полным эгоистом — будь им, только не притворяйся, что весь мир тебе по душе.
От ее слов ощущение окутанности теплым золотистым светом улетучилось. И еще я обратил внимание, что следы косметической хирургии вовсе не были едва заметными. И красота Мередит уже не казалась безупречной — мне удалось уловить горечь на ее лице. Горечь убивает красоту.
— Самое интересное в вашей истории, — продолжила она, — что вас предупредили. Кто же это сделал?
— Я того типа не видел, — ответил Дон. — Он подходил к Ли, когда я был на другом конце терминала.
Чары Мередит Уолш рассеялись, но не до конца. И вот опять изумительные, глубокие, теплые, игриво-лукавые глаза ухватили меня и проглотили целиком:
— Расскажите об этом, Ли.
Она придумала игру — только для нас двоих.
— Выглядел этот человек необычно. Одет во все черное. Длинные седые волосы, рельефное лицо. Мелькнула мысль, что это дирижер оркестра или какой-нибудь легендарный мошенник. Он подошел ко мне и заявил, что ему нравятся мои книги. Извинился за бесцеремонность. Потом сказал, у него предчувствие, что я не должен лететь этим рейсом. Мол, если я полечу, то рискую потерять все. Я спросил, как его зовут, он ответил «Распутин». Потом повернулся и ушел.
Улыбнувшись, Мередит Уолш соединила ладони с едва слышным хлопком.
— Может, это был гость из будущего, направленный спасти вас! Может, это было ваше еще не рожденное дитя.
— Сомневаюсь, — ответил я.
— Нет, задумайтесь: будущий ребенок, которого вы подарите новой жене. Ли Труа, очаровательная малышка, которую все звали Миногой, наверное, уже миновала детородный возраст. Вы ведь женились на Миноге, Ли?
— Да.
— Значит, если она поменяла фамилию, вы оба носите имя Ли Гарвелл?
— Да.
Мне не нравились ее вопросы.
— Она здорова — Минога?
Тут до меня дошло, что Мередит Уолш почему-то ненавидит Ли Труа.
— Да.
— Мы… если можно, я скажу «мы», подразумевая еще и Спенсера Мэллона, человека, которого мы все любили, а ведь мы правда любили его, верно, Дональд?
— Еще бы, — откликнулся Олсон.
— Мы никогда не видели вас, не встречались с вами, хотя кое-что о вас слышали. Вы и Минога были так похожи друг на друга, что вас даже звали Двойняшкой, помните?
— Меня звали Двоняшкой, — согласился я.
— Вы, наверное, были очаровательны. А вы на самом деле были так похожи?
— Говорят, да.
— А как вы полагаете, Ли, вы самовлюбленный человек?
— Понятия не имею, — ответил я.
Руки и шея Мередит были жилистыми, на ладонях уже заметно увядание. Лет через десять они будут напоминать обезьяньи лапки.
— Вы должны обладать здоровым нарциссизмом, чтобы заботиться о себе, дабы как можно дольше хорошо выглядеть. Но вы, наверное, полагаете, что человек, супруга которого внешне похожа на него, вынужден быть всегда чуточку настороже. Как долго ваша супруга слепа? Я спрашивала Дональда — он не в курсе.
Я глянул на Дона, тот пожал плечами и опустил взгляд на маслянисто блестящие туфли, которые я отдал ему в первый день наши встречи.
— Полностью ослепла? Году в девяносто пятом. Уже давно. Зрение терять она начала постепенно, лет с тридцати, так что, как она говорит, для приобретения нужных навыков времени было предостаточно. Ли в отличной форме, много путешествует самостоятельно.
— И вы не волнуетесь за нее?
— Немного, — ответил я.
— Вы даете ей много свободы. Я бы на вашем месте очень беспокоилась.
— Да я вообще беспокойный, — сказал я с улыбкой. — Это моя волшебная тайна.
— А может, просто недостаточно беспокоитесь, — сказала она.
