факелом статуи Свободы, Мэллон, казалось, парил выше птиц, выше облаков, настолько возбужденный, что даже появилась эрекция. Каждый сосуд, каждый нерв его тела трепетали от ожидания, предвкушения и предчувствия: все готово вот-вот измениться, прямо сейчас, сейчас, остался лишь миг, самый красивый, последняя капля и аромат того, что было прежде, того, что мы вот-вот потеряем…
Мередит с закрытыми глазами видела Дональда: такой симпатичный, не сводящий глаз с Мэллона — вот так же «пасет» президента секретная служба, — со своими потаенными мечтами, сжигающими сердце, и талантами, о которых он не подозревал, поскольку был еще совсем птенчик. А в нескольких футах робко поднимали свечи мальчишки-студенты, такие неприятные — как она могла умудриться хоть на мгновение посчитать Кита Хейварда привлекательным? — они выглядели загнанными, растерянными, попавшими в ловушку. Хейвард косился на Мередит, его тупая животная похоть настолько уродлива по сравнению со странной, изумительной, сладкой сексуальной силой, летящей к ним из отдаленной точки за пределами закручивающейся спиралью воздушной оболочки, из точки, которая наконец привлекла внимание обреченного Бретта Милстрэпа, и он из кожи вон лезет, чтобы вглядеться, рассмотреть ее, шею выгнул, голова запрокинута, и струйка пота бежит от острого черного «вдовьего пика»…
Только тогда Мередит осознала, что видит все это с плотно закрытыми глазами.
И вот когда слова начали срываться с губ Мэллона, когда она услышала его красивый голос и поняла, что он поет, и более того, поет на латыни, она открыла глаза и увидела, что творится в низине.
Но поначалу ее поразило совсем иное. Маленькие сценки, очаровательные и волнующие, разворачивались на пологом склоне. Едва просматривались и круг, и никому не нужные веревки: видения и образы невозможно привязать, невозможно подчинить. Они не были вещественными — скорее явления, чем существа. Ей удалось как следует разглядеть только то, что происходило перед ней, Миногой и Гути. На белой земле перед огромным можжевельником стояли старик с длинной бородой и старуха, опирающаяся на палку. Это не палка, шепнул бесстрастный внутренний голос, это называется посох. Рядом с ними развалились невероятных размеров свинья и маленький чешуйчатый дракон с поникшими крыльями, который подозрительно косился из-под кожистых век на Мэллона, словно в ожидании команды. Как только старики заметили, что за ними наблюдают, их головы повернулись, явив затылки со вторыми лицами с длинными крючковатыми, как клювы, любопытными носами и мерцающими глазами.
— Погоди, — сказал Дон с легкой обидой в голосе. — Ты правда видела всю эту ересь? А собаки, ну, эти твари, на собак похожие?
— А ты можешь потерпеть и послушать? В любом случае собаки не так важны, чем бы там Мэллон ни соблаговолил поделиться с тобой.
— Вот они-то как раз очень важны, — возразил Олсон, пожалуй, чуть громче, чем следовало.
Она может продолжать? Чуть выше по склону, напротив Ботика, вроде бы стоял краснолицый мужчина в окровавленных лохмотьях и размахивал мечом, но Мередит видела его не очень четко. Какое-то животное маячило за его спиной. Может, даже олень, рога напоминали оленьи. Видения были как бы за стеклянной витриной, за огромными звуконепроницаемыми окнами. В каждой сценке — своя погода. Позади большого дядьки с мечом беспрестанно били молнии, но люди около Мередит, эта жуткая пара стариков, пришли из абсолютно белого мира, шквальный ветер трепал бороду старика и волосы старухи.
Перед Мэллоном она мельком увидела обнаженную женщину — удивительно, не правда ли? — но успела разглядеть, что тело у нее бледно- зеленоватого цвета. У нее тоже было животное, какое-то странное, не передать словами. Голубь метался в небе над бледно-зеленой, трупного цвета женщиной…
Знаете, вот сейчас она думает об этом, и такое чувство, будто они тогда попали в музей. Сценки напоминали диорамы, только живые, с двигающимися фигурами. А там, где стояли Дон и мальчишки-студенты, она видела какое-то безумие, дикую вечеринку. Верхом на медведе катался король, размахивал руками и молотил всех на своем пути, а разъяренная королева орала, тыча во все стороны длинным жезлом, — Медвежий король и Буйная королева, как прозвала их Мередит. У них была большая собака какой-то охотничьей породы, а сами они будто отлиты из сверкающего серебра, вместо лиц — гладкие блестящие поверхности. А позади резвились какие-то другие непонятные фигуры, и знаете, в том мире было шумно…
Дональд бегал кругами, Мэллон застывшим взглядом смотрел исключительно перед собой, словно его вот-вот хватит удар, Кит Хейвард не обращал никакого внимания на суету, происходящую у них перед носом, как, впрочем, и Милстрэп. Кит смотрел только на Мередит, и его жуткое лицо — потому что оно было жутким, и все, что она о нем до сих пор думала, было абсолютно неверным — напоминало цементную маску, висящую перед пылающим огнем. Мередит сказала себе: «Лучше уж пусть стоит где стоял, потому что у него напрочь снесло башню».
Мир Медвежьего короля и Буйной королевы выплеснулся из своего пространства и покатился через другие, затопляя их. Всюду закружились серебристые люди, разглагольствуя сами с собой и рассекая воздух пьяными жестами. Мередит увидела в этом какую-то зловещую привлекательность, особенно когда королева повернулась к ней и подняла над головой жезл.
С конца жезла сорвался луч и ударил Мередит в лоб с силой летящего мотылька, пронзил кость черепа и вошел в мозг, где сделался коротким, холодным прутиком. Прутик вздрогнул разок и растворился, впитавшись.
Великое блаженство было даровано и получено.
